Великий йог Тибета Миларепа. Главы I - VIII

Приобрести книгу «»100 тысяч песен Миларепы» можно в магазине на сайте

Только Будды и Архаты раскрыли мою истинную природу и победили меня. Все другие существа живут под моей деспотической властью. Я приговариваю их к смерти и дарую им жизнь. Я божество, приносящее им благополучие, которым они наслаждаются.

начало публикации

Все заглавия частей и глав, а также краткое их содержание даны нами с пояснительной целью, и хотя в тибетском подлиннике их нет, они в нем подразумеваются.

Только Будды и Архаты раскрыли мою истинную природу и победили меня. Все другие существа живут под моей деспотической властью. Я приговариваю их к смерти и дарую им жизнь. Я божество, приносящее им благополучие, которым они наслаждаются. По моей воле совершаются добрые и злые дела. Богов, императоров, царей, богатых и бедных, сильных и слабых, благородных и низкорожденных, счастливых и несчастных духов, обитающих в этом мире и в верхних и нижних мирах — всех их я возвышаю или ниспровергаю до соответствующего каждому из них состояния. Я унижаю вознесшихся высоко и возвеличиваю низкостоящих согласно некоторым делам, совершенным ими. Поэтому я, действительно, Бог, который правит этим [феноменальным] миром.

Из «Провозглашения Кармой своего всемогущества» {Так озаглавлен (но без указания названия тибетского оригинала) английский перевод на трех страницах, найденный редактором среди бумаг покойного ламы Кази Дава-Сам-дупа. В конце перевода, из которого взята эта выдержка, есть подпись: «Перевод Дава-Самдупа, выполненный в соответствии с указаниями Преподобного Праджня Сатхи, 28. 5. 1917».}

О сновидениях Речунга, побудивших его написать «Житие» Миларепы; о предках Миларепы и его рождении.

Некогда, как я слышал, Великий Йог, этот «бриллиант среди йогов школы Аннутара-ваджраяны, {То есть школы Неизменного (Ваджры) Пути Аннутары [Тантры]. Это одна из эзотерических школ Махаяны, основанная на одной из высших тантр — Аннутара-тантре. Другая высшая тантра называется Йога-тантра. Обеими тантрами Миларепа владел практически (см. с. 429*).} — Джецюн-Мила-Жадпа-Дордже жил в Пещере в Форме Желудка в Ньянаме, {Ньянам — город, и теперь существующий на границе Тибета с Непалом. Находится на расстоянии около 50 миль к северо-востоку от столицы Непала Катманду и на таком же расстоянии к юго-востоку от Кьянга-Ца — места рождения Джецюна, вблизи которого расположен современный Киронг (ср. с. 1111). В Пещере в Форме Желудка в Ньянаме Джецюн рассказал о своей жизни, и этот его рассказ составляет основное содержание этой книги (ср. с. 362).} которая сейчас является священным местом паломничества. Здесь жили также Великие Йоги — Речунг-Дордже-Таг-па, Шива-Вёд-Репа, Нган-Дзонг-Репа, Себан-Репа, Кхьира-Репа, Бри-Гом-Репа, Ланг-Гом-Репа, Сан-гьяй-Кьяп-Репа, Шан-Гом-Репа, Дампа-Гья-Пхупа и Тёнпа-Шакья-Гуна. {Впереводе эти имена означают: 1) сходный с короткой мантией, именуемый Дордже (ламаистский скипетр, символизирующий Молнию Богов и Неизменность), 2) Репа, свет мирной жизни, 3) Репа из Нган-Дзонга, 4) Репа из Себана, 5) Репа-охотник, 6) Репа-отшельник из Бри, 7) Репа-отшельник из Лана, 8) Репа, защищенный Буддой, 9) Репа-отшельник из Шана, 10) Святой с могучим дыханием, 11) Владыка Шакья-Гуна (ср. J. Bakot. Le Poete Tibetain Milarepa, Paris, 1925, p. 34).

Имя Репа (Распа), означающее «одетый в хлопковую ткань», было дано Миларепе и восьми его ученикам в знак того, что они носили одежду из хлопковой ткани. Благодаря «жизненному теплу», вырабатываемому с помощью особого метода контроля дыхания, они легко переносили холод и жару и поэтому не нуждались в теплой одежде даже в лютый мороз, свирепствующий зимой в гималайском высокогорье.}

Они являются его наиболее развитыми учениками, в совершенстве владеющими йогой и приведшими свой ум в спокойное состояние. Здесь также были ученицы Лесай-Бум и Шендормо, не считая многих почитателей-мирян, мужчин и женщин. Присутствовали также Пять Бессмертных Богинь из высшего ордена фей, впоследствии эволюционировавших в ангелов, и несколько высокоодаренных йогов мужского и женского пола. Некоторые были людьми, а некоторые происходили из богов. Все они были высокоразвитыми личностями.

Именно здесь, перед своими последователями Джецюн привел в движение Колесо Буддийской Махаяны.

Однажды ночью Речунг, медитируя в своей келье, имел видение, которое он затем описал:

«Я шел через местность, которая, как мне сказали, называется Западной Страной Ургьян. Там жили ангелы мужского и женского пола. Это была прекрасная страна, в которой дома и дворцы были построены из золота, серебра и драгоценных камней. Проходя через ее столицу, я видел ее жителей, одетых в шелка, с тиарами из драгоценных камней и металлов и с костяными украшениями. Все они были очень красивы, и каждый из них, глядя на меня, одобрительно улыбался, но ни один не попытался заговорить со мной. Там я повстречал свою старую знакомую из Непала, которая была ученицей одного из моих гуру — Типхупы. Облаченная в красное одеяние, она председательствовала на собрании и, увидев меня, обратилась ко мне со словами приветствия: «Племянник,— сказала она,— я очень рада, что ты пришел». Она повела меня во дворец, наполненный драгоценностями, где я был радушно принят. Затем она сказала мне: «Будда Акшобхья {Тиб. Mi-bskyod-pa (произн. Ми-кьёд-па); санскр. Акшобхья (означает «Невозмутимый») — Дхьяни-Будда Востока. Вайрочана — Дхьяни-Будда Центра, Ратнасамбхава — Юга, Амитабха — Запада и Амогхасиддхи — Севера.} в данный момент проповедует Учение в этой стране Ургьян. Если ты, мой племянник, хочешь его послушать, я пойду попросить у него разрешения». Я очень хотел послушать его и выразил ей благодарность.

Она повела меня в центр города, где я увидел огромный трон из драгоценных металлов и камней и на нем Будду Акшобхью, красотой и величием намного превосходившего созданный моим воображением образ, на котором я обычно медитировал. Он проповедовал Дхарму перед несметным числом собравшихся. При виде его меня охватила волна невыразимого счастья и восторга, и я едва не лишился чувств. «Подожди здесь, а я пойду попросить разрешения у Будды»,— сказала моя проводница. Моментально получив его, она вернулась, чтобы представить меня Будде. Выразив почтение Будде и получив от него благословение, я сел слушать беседу, и Святой некоторое время глядел на меня с улыбкой, выражающей благожелательность и беспредельную любовь. Темой его беседы были родословные, рождения и деяния Будд и Бодхисаттв прошлого и, слушая его, я проникся глубокой верой. Он рассказывал о жизни Тилопы, Наропы и Марпы более подробно, чем Джецюн, и у каждого присутствовавшего его рассказ вызывал чувство глубокого восхищения и веры. В заключение он сказал, что собирается рассказать о Джецюне-Миларепе и что этот рассказ превзойдет в описании чудесного все другие, и пригласил всех нас его послушать. Некоторые сказали, что уже не может быть ничего замечательнее того, что они уже слышали, но если есть что-нибудь превосходящее то, что уже известно, это, должно быть, будет необыкновенная по содержанию история жизни. Другие выразили свое мнение: «Мы только что узнали о тех, кто в течение нескольких жизней искупил свои грехи и приобрел заслуги, но Миларепа за одну жизнь приобрел заслуги и достиг Просветления, и его достижения не ниже, чем у его предшественников». А третьи сказали: «Если это представляет такой интерес, то для нас, учеников, непростительно, если мы не попросим рассказать о Миларепе ради блага всех живущих. Мы должны обязательно услышать о нем». Когда кто-то спросил: «Где сейчас Миларепа?», другой ответил: «Он сейчас в Ог-мине {Ог-мин (санскр. Акаништха) — небеса Ади-Будды, где можно достигнуть нирваны без повторного воплощения на Земле, что выражается в самом названии: Ог-мин означает «без возвращения вниз».} или в Нгён-гахе», {Нгён-гах (санскр. Амаравати) — небо Индры. Находится на Востоке. Нгён-гах означает «счастлив узнавший», то есть место, приносящее блаженство даже при мысли о нем.} — и я (Речунг) тогда подумал: «О чем они говорят? Ведь Миларепа сейчас живет в Тибете. Но они как будто намекают на то, чтобы я сам попросил Миларепу рассказать о себе. Я так и сделаю». Тогда монахиня, с радостью пожав мне руку, сказала: «Ты понял, племянник?»

Затем я (Речунг) проснулся и увидел, что утро только начиналось. Мои мысли были тогда очень ясными, и я искренно и от всего сердца молился. Вспомнив увиденное во сне и размышляя о нем, я подумал о том, что этот сон о моем пребывании в стране Ургьян и присутствии на проповедях Будды Акшобхьи очень поучителен и я должен благодарить судьбу, что встретился с Джецюном в этой жизни. То, что я был приглашен послушать проповедь Будды, пусть даже во сне, также произошло, я считал, по милости Джецюна. Одновременно я укорял себя в недостатке веры и проницательности, вспоминая о мыслях, возникших у меня тогда, когда кто-то сказал, что Джецюн может быть в Ог-мине или Нгён-гахе. Теперь я понял, что проявил недостаточное почтение к моему Гуру, когда подумал о нем, как об обыкновенном человеке, {«Тантрийская заповедь гласит: «Гурунг на мартьянг буд-хьета», то есть «Никогда не думай о гуру как о смертном человеке». Брахманизм учит, что земная оболочка является только средством, с помощью которого гуру являет себя миру». — Атал Бихари Гхош.} который живет в данное время в Тибете. «Какой я глупый и ограниченный! — говорил я себе,— Разве я не должен был знать, что Джецюн достиг совершенного просветления и, являясь, действительно, Буддой, может воспроизводить свой образ несчетное число раз? {Здесь имеется в виду приобретаемая с помощью йоги способность являться в различных образах и телах. В главе XII рассказывается о демонстрации Джецюном такой способности перед уходом его из этого мира (см. с. 397—399).} Кроме того, где бы ни жил Джецюн, это место разве не станет священным и не уподобится Ог-мину или Нгён-гаху?»

Этот сон о монахине и других присутствовавших на проповеди я воспринял как указание свыше написать о жизни Джецюна и возымел твердое намерение попросить самого Джецюна рассказать о себе. Приняв это решение, я проникся верой в моего Гуру, глубокой и благоговейной и молился всем сердцем. Затем я привел мой ум в состояние безмятежного покоя и пребывал в нем некоторое время.

Когда во время перерыва я снова крепко заснул, мне приснился уже другой сон, менее яркий, чем первый. Передо мной возникли пять прекрасных молодых девушек — белая, синяя, желтая, алая и зеленая, {Эти девушки — тантрийские божества, называемые также дакини. Цвет каждой из них является эзотерическим символом.} которые прибыли, как было сказано, из страны Ургьян, и одна из них сказала: «Завтра будут рассказывать о жизни Миларепы. Пойдем послушаем!» Другая спросила: «А кто будет рассказывать?» Третья ответила: «Ближайшие ученики Джецюна собираются просить его рассказать о своей жизни». И во время этого разговора они все смотрели на меня и улыбались. Одна из них сказала: «Это будет такая замечательная проповедь, что все будут слушать ее, затаив дыхание. Не должны ли мы также помолиться о том, чтобы это произошло?» Другая ответила: «Ученикам подобает молиться о благе, а наша обязанность, приносящая нам радость, — распространять и защищать Учение». После этих слов они исчезли, как исчезает на небе радуга.

Проснувшись, я увидел, что солнце уже поднялось высоко. И я понял тогда, что мой сон был вестью, посланной Пятью Бессмертными Сестрами{Это Дакини пяти цветов. Они являются пятью воплощениями богини Дурги, живущей в Тибетских Гималаях согласно одним источникам, на горе Кайласа, а согласно другим, на священной горе Эверест, там, где медитировал Миларепа (ср. с. 448—449).}».

Подкрепившись завтраком, Речунг, в радостном расположении духа, отправился к своему Гуру (Джецюну) и застал у него его учеников и почитателей. Выражая почтение, он пал ниц перед Джецюном и осведомился о его здоровье. Затем, опустившись на правое колено и сложив ладони, он обратился к нему со следующими словами: «Милостивый наш Господин и Учитель! Да угодно будет тебе облагодетельствовать нас рассказом о твоей жизни ради собравшихся здесь, дабы она могла служить примером и для других учеников и последователей. Будды прошлого также оставили после себя свидетельства о совершенных ими Двенадцати Великих Деяниях Двенадцать Великих Деяний (или правил поведения) Будды, воплощенного на Земле (санскр. двадаша-авадхута-гунах) суть следующие:

1. ношение выброшенной (или рваной) одежды
2. ношение только трех видов одежды — верхнего платья, служащего дорожным плащом, платья и рубахи для каждого дня
3. использование одеяла только в условиях холодного климата
4. получение милостыни в виде пищи
5. прием пищи только один раз в день — утром или в полдень
6. воздержание от освежающих напитков в послеполуденное время
7. медитация в лесу
8. сидение (или пребывание) под деревьями, а не в жилище
9. жизнь под открытым небом в местах, где нет деревьев
10. жизнь на кладбищах (или в местах кремации) с целью медитации о непостоянстве жизни
11. сон в сидячем положении без какой-либо опоры
12. следование этим предписаниям добровольное (в силу склонностей), а не по принуждению

Эти и другие свидетельства ради блага живущих на Земле способствовали распространению и утверждению буддийской веры. Тилопа, Наропа и Марпа и многие другие гуру, написав о своей жизни, помогли своим счастливым последователям продолжать совершенствоваться духовно. И твоя жизнь, Владыко Джецюн, будет служить путеводителем для многих. Вот почему мы обращаемся с молитвой к тебе и просим облагодетельствовать нас рассказом о твоей богатой событиями жизни».

В ответ Джецюн улыбнулся и сказал: «О, Речунг, ты и так хорошо знаешь о моей жизни, но поскольку просишь об этом ради блага других, не будет вреда, если я выполню твою просьбу. Я родом из Джосаев (Потомков Благородных), из клана Кхьюнгпо (Орла), а мое имя — Мила-Репа. {Означающее «Мила, носящий одежду из хлопковой ткани» (см. с. 306, 4441).} В юности я совершил черные дела, а в зрелом возрасте несколько белых. Но сейчас я перестал различать черное и белое. {Достигнув Высшего Просветления, то есть состояния Будды, Джецюн преодолел двойственность и вошел в состояние, в котором все противоположности и даже добро и зло воспринимаются в единстве как происходящие из одного источника — Ума.} Достигнув своей главной цели, я стал тем, кто уже больше ни к чему не стремится. {Когда цель достигнута, стремиться больше не к чему, даже к смерти и рождению.} Если бы я согласился рассказать о себе, мой подробный рассказ вызывал бы у слушателей слезы, а иногда и смех. Но в этом мало пользы, и я считаю, что лучше оставить меня, старого человека, в покое».

Снова Речунг поднялся и, кланяясь, умолял Учителя рассказать о себе: «Милостивый Владыко! Твой рассказ о том, как ты впервые получил трансцендентальные истины, и сколько страданий ты принял, и скольким жертвовал ради истин, и как ты медитировал на них непрерывно до тех пор, пока не постиг истинную природу Вечной Истины и таким путем достиг Высочайшей Цели, и как ты смог вырваться из сетей кармы и предотвратить образование новой кармы, {Та же мысль выражена и в «Бхагавадгите»: Учитель Жизни действует в мире совершенно не заинтересованно, поскольку живет не для себя, а ради других, и поэтому он в своей деятельности не создает новой кармы, ведущей к повторному рождению в этом или каком-либо другом мире сансары и обычно выходит из круга рождений и смертей. Если Победитель сансары воплощается вновь, он совершает это по собственной воле как Божественное Воплощение (Аватара), становясь Буддой, Кришной или Христом.будет очень интересен и поучителен для всех, кто стремится к той же цели. Если твой клан Кхьюнгпо (Орел), а род Джосай (Потомки Благородных), почему твое фамильное имя Мила? И почему ты в юности совершил черные дела, и что привело тебя к совершению белых деяний тогда, когда, как ты говоришь, происходили события, вызывающие смех, а также произошло несколько печальных событий, вызывающих слезы? Знать об этом будет чрезвычайно полезно для грядущих поколений. Поэтому из-за сострадания ко мне и моим товарищам соблаговоли, о Владыко, рассказать нам все подробно. Я обращаюсь к моим друзьям и братьям по вере присоединиться к моей просьбе».

Тогда все присутствующие встали и, низко кланяясь перед ним, просили о том же: «Мы так же, как и почтенный Речунг, молимся тебе и просим тебя, о Владыко, привести в движение Колесо Дхармы».

В ответ Джецюн сказал: «Пусть будет так, как вы просите. В моей жизни нет ничего, что бы следовало скрывать.

В северной части Уру жило большое племя кочевников-скотоводов, и один из них, принадлежавший к Клану Орла, посвятил себя религии и стал ламой секты Ньингмапа, к которой также принадлежал его отец. Он был из знатного рода (Джосай). Этот молодой человек отправился однажды в паломничество вместе с другими паломниками. К тому времени он развил в себе некоторые сверхнормальные способности, мог вызывать богов-хранителей и был сведущ в магии. Когда он прибыл в область Цанг, в место, называемое Чунгвачи, он занялся врачеванием болезней, изгонял злых духов, и слава о нем распространялась.

В этом месте он прожил несколько лет и был известен под именем Кхьюнгпо-Джосай (Благородный Отпрыск клана Орла). Если кто-нибудь болел или был преследуем злым духом, за помощью сразу обращались к нему. Но была одна семья, которая ему не верила. Случилось так, что эту семью стал мучить ужасно злой дух, который, однако, не осмеливался приближаться к Кхьюнгпо-Джосаю, и кроме него никто другой не мог совладать с ним. Семья приглашала других лам, и они пытались изгнать демона, но демон только смеялся над ними и стал мучить эту семью еще больше, так что эти люди даже перестали ему сопротивляться.

Но когда их родственники, в конце концов, посоветовали им пригласить Кхьюнгпо-Джосая, то есть поступить согласно пословице: «Употребляй даже собачий жир, если он лечит», глава семьи согласился. «Да, обязательно пригласите его»,— сказал он.

Когда, наконец, пригласили Джосая, он приблизился к демону и сказал три раза устрашающим голосом: «Я, Кхьюнгпо-Джосай, иду съесть мясо и выпить кровь у всех вас, демонов. Ну, погодите!» И с этими словами набросился на демона. Бедный демон испугался еще до того, как Кхьюнгпо-Джосай приблизился к нему, и закричал: «Апа! Ама! Мила! Мила!» (О ты, мой отец! О ты, моя мать!). {«Апа» буквально означает «отец», «ама» — «мать», «мила!» — «о человек!»} Когда Джосай подошел к нему близко, демон сказал: «Мила! Я бы никогда не пришел туда, где находишься ты. Пощади!» Тогда Джосай заставил демона поклясться, что он больше никого не будет мучить, и отпустил его. После этого демон посетил семью, которая привыкла поклоняться ему, и сказал этой семье: «Мила! Мила! Я никогда так не страдал, как теперь». Когда эти люди спросили его, кто причинил ему страдания, он ответил, что пришел Кхьюнгпо-Джосай и причинил ему такую ужасную боль, что он едва не умер, а затем вырвал у него клятву.

С этого дня Джосая стали называть Мила в знак признания его необыкновенных способностей, и его потомки также стали носить имя Мила. {Г-н Бако в своей книге (с. 402) приводит убедительные доказательства того, что «мила!» является древним диалектным междометьем, выражающим страх. Лама Дава-Самдуп переводил «мила!» как «о человек!». В первом значении это слово употребляется в качестве распространенного имени, указывающего на то, что его носитель (в данном случае Орел Джосай) обладает способностью устрашать и таким путем изгонять злых духов.}

Когда же все увидели, что демон никого не трогает, то решили, что демон умер или перешел в другую форму существования.

Кхьюнгпо-Джосай затем женился и имел сына, у которого были два сына. Старшего звали Мила-Дотун-Сенге (Мила-Лев, Обучающий Сутрам), а его старшего сына — Мила-Дордже-Сенге (Мила, Непоколебимый Лев). После него в каждом поколении рождался только один наследник.

Мила-Дордже-Сенге был опытный и страстный игрок и обычно выигрывал большие ставки. Но в этой местности жил один еще более искусный игрок, у которого было много родственников и связей по отцовской линии. Этот человек пришел к Миле-Дордже-Сенге с намерением испытать его и, склонив его сыграть с ним несколько раз на маленькие ставки, вскоре убедился в своем преимуществе. Он играл так, будто сама судьба следила за этой игрой, и Мила-Дордже-Сенге проиграл ему несколько раз. Однако он не мог с этим примириться и попросил своего партнера дать ему возможность отыграться. Тот согласился, и на следующий день они стали играть на более высокие ставки. Соперник Дордже вначале намеренно проиграл ему три раза и тоже в свою очередь попросил еще раз сыграть с ним, чтобы отыграться. Дордже согласился после того, как были определены ставки. Они равнялись всему состоянию каждого игрока, включавшему земли, дома, деньги, личные вещи. Обе стороны письменно договорились, что ни один из них не будет пытаться уклониться от уплаты долга, если проиграет, и не будет прибегать к мольбам. Как следовало ожидать, исход игры был не в пользу Милы, и родственники победителя сразу захватили все движимое и недвижимое имущество Милы-Дордже-Сенге, и оба Милы, отец и сын, — Дотун-Сенге и Дордже-Сенге, оставив все, отправились в область Гунгтханг (на границе с Непалом), где поселились в местечке, называемом Кьянга-Ца.

Отец, Дотун-Сенге, обычно проводил дни за чтением религиозных книг. Он также отводил град {В высокогорных долинах Тибета, где от града часто страдают посевы, в основном главной зерновой культуры — ячменя, и теперь, как и во время Миларепы, есть много лам, в обязанности которых входит отводить град от полей. На склонах гор или на холмах, окружающих поля, находятся небольшие наблюдательные вышки, в которых живут эти ламы с начала появления всходов до сбора урожая. Как только над вершинами гор появляется темная туча, предвещающая град, бдительные ламы тотчас начинают читать заклинания, обладающие большой силой, и одновременно разбрасывают горстями магические глиняные шарики. О подробностях см. ниже на с. 142—143, 192—195.} и изготовлял амулеты для защиты детей {В переводе г-на Бако: «для защиты детей от вампиров» (с. 42).} и многие другие вещи подобного рода. Он стал довольно известным ламой — исполнителем ритуалов, а сын его занимался торговлей. Он торговал шерстью на юге зимой, а летом отправлялся на северные пастбища. Он также совершал кратковременные поездки между Манг-Юлой и Гунгтхангом. Со временем отец и сын скопили большое состояние.

Однажды Дордже-Сенге повстречался с любимой дочерью одного тамошнего семейства. Они полюбили друг друга, и после того, как сочетались браком, у них родился сын, который получил имя Мила-Шераб-Гьялцен (Мила — Добыча Мудрости). Его дедушка умер, когда он был еще мальчиком, и погребальные церемонии были справлены с большой пышностью.

Мила-Дордже-Сенге продолжал заниматься торговлей и умножил свое состояние. За немалую цену золотом и товарами, привезенными с севера и юга, он купил плодородное поле в форме треугольника, находившееся недалеко от Кьянга-Ца, у человека по имени Ворма и назвал это поле Ворма Тосум (Треугольник Вормы). {Как отмечает Бако, название полю было дано в соответствии с тибетским обычаем употреблять в названиях домов и кличках лошадей и мулов имена их прежних владельцев, у которых они были куплены (с. 422).}На границе с полем находился участок со старым домом, принадлежавший соседу, и он также купил его и построил на этом месте большой дом. К тому времени его сыну Мила-Шераб-Гьялцену пошел двенадцатый год, и его женили на девочке из хорошей семьи, происходившей из княжеского рода Ньянг. Девочку звали Кармо-Кьен (Белая Гирлянда). Это была очень милая девочка, сообразительная и энергичная. Она знала, как обращаться с друзьями и врагами, в зависимости от того, что они заслуживали — любовь или ненависть. И поэтому ей дали имя Белая Гирлянда Ньянг.

Тем временем к вышеупомянутому дому его отец пристроил трехэтажный дом со службами, который поддерживали четыре колонны и восемь столбов. Это был один из лучших домов в Кьянга-Ца, и его так и называли — Четыре Колонны и Восемь Столбов. В этом доме семья жила на широкую ногу.

Родственники Милы-Дотуна-Сенге, которые жили в Чунгвачи, прослышали, что он и его сын живут богато в Ца. {Сокращенная форма названия Кьянга-Ца.} Двоюродный брат Милы-Дорд-же-Сенге по имени Юнгдунг-Гьялцен (Свастика — Знамя Победы) вместе со своей семьей и сестрой по имени Кхьюнг-ца-Палден (Свидетельствующая о Благородстве Потомков Орла) перебрались жить в Кьянга-Ца. Дордже, любивший своих родственников, принял их с искренним радушием. Он научил их торговать, и они тоже разбогатели.

Через некоторое время Белая Гирлянда Ньянг обнаружила, что должна родить ребенка. Это было как раз тогда, когда Мила-Шераб-Гьялцен находился в горах Северного Такци с большим количеством разнообразного товара, привезенного с юга, и поэтому надолго задержался там. Я родился {Г-н Бако и переводчик лама Кази Дава-Самдуп считают годом рождения Миларепы 1052 г., в то время как Уодделл, исходя из своих расчетов, называет 1038 г. (L.A. Waddell. The Buddism of Tibet, or Lamaism, London, 1895, p. 655). Место рождения Миларепы — Кхьянг-Ца, находившийся в области Гунгтханг на границе с Непалом в нескольких милях к востоку от современного Киронга и приблизительно на расстоянии 50 миль к северу от столицы Непала Катманду.} в мужской год воды и дракона {Тибетская система летоисчисления, заимствованная из Китая и Индии, основана на двенадцатилетнем и шестидесятилетнем циклах планеты Юпитер. В двенадцатилетнем цикле каждый год имеет название одного из животных:

1. мыши,
2. быка,
3. тигра,
4. зайца,
5. дракона,
6. змеи,
7. лошади,
8. овцы,
9. обезьяны,
10. птицы,
11. собаки,
12. кабана.

В шестидесятилетнем цикле названия этих животных сочетаются с названиями пяти веществ: дерева, огня, земли, железа и воды, причем каждое из них поочередно сочетается с одним и тем же животным мужского и женского пола. Например, 1900 г. был годом железа и мыши и тридцать четвертым годом шестидесятилетнего цикла. Мужской год воды и дракона, год рождения Миларепы, является двадцать шестым годом шестидесятилетнего цикла. Тибетский год лунный и состоит из 360 дней. Разница с солнечным годом устраняется прибавлением 7 месяцев через каждые 19 лет. Год начинается в новолуние в феврале. Неделя заимствована из индийской системы летоисчисления и состоит из семи дней, имеющих названия: Солнца, Луны, Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры и Сатурна (см. также L.A. Waddell, p. 451—455).} (в 1052 г. н. э.), в двадцать пятый день {То есть двадцать пятый день лунного месяца.} первого осеннего месяца {Так как тибетский год начинается в феврале, это седьмой месяц, то есть август.} под счастливой звездой, и как только моя мать разрешилась от бремени, к отцу был послан гонец с письмом: «Осень вступает в свои права, и я разрешилась сыном. Приезжай как можно скорей, так как нужно дать имя ребенку и совершить церемонию наречения именем». Гонец от себя также рассказал ему обо всем. Мой отец очень обрадовался и сказал: «Хорошо свершилось! Мой сын уже получил имя. В моем роду рождается только один наследник, и я рад узнать, что родился сын. Назовите его Тхёпага (Услаждение Слуха). Мои дела уже закончились, и я скоро вернусь домой».

Когда он вернулся, мне дали имя Тхёпага и отпраздновали это событие с большой торжественностью. Я рос, окруженный заботой и лаской. Со временем у меня обнаружился прекрасный голос. Меня все с удовольствием слушали и говорили, что меня правильно назвали — Услаждение Слуха. Когда мне было около четырех лет, моя мать родила дочь, которую назвали Гён-ма-кьит (Счастливая Защитница), но у нее было также ласкательное имя Пета, и поэтому ее стали называть Пета-Гёнкьит. Я помню даже теперь, что нам с Петой вплетали в волосы золото и бирюзу. Наша семья была очень влиятельной, и мы были связаны брачными узами с самыми родовитыми семьями. Бедные люди находились в зависимости от нас, и мы считали их чуть не за своих подданных. Местные жители шептались о нас между собой: «Никто из новых поселенцев не был таким трудолюбивым и богатым, как они. Посмотрите на их дом! Посмотрите на их роскошь и богатство, на украшения, которые носят их женщины и мужчины! Они вполне заслуживают того, чтобы их уважали».

В то время, когда мы были объектом всеобщей зависти, мой отец Мила-Шераб-Гьялцен умер, и погребальная церемония была справлена с большой пышностью».

Это первая часть жизнеописания, повествующая о рождении Джецюна.

О смерти отца и его предсмертном завещании; о незаконном захвате имущества родственниками и о страданиях, пережитых Миларепой, его матерью и сестрой.

Речунг тогда обратился к Джецюну с такими словами: «О, Учитель, пожалуйста, расскажи о твоих страданиях и несчастьях, которые начались после смерти твоего отца».

Джецюн продолжал: «Когда мне исполнилось семь лет, мой отец серьезно заболел. Врачи и ламы, лечившие его, не надеялись на выздоровление и объявили о приближении конца. Все его родственники знали, что он умирает, и даже сам больной потерял надежду на выздоровление и чувствовал приближение смерти. Мои дядя и тетя, другие родственники и друзья, все соседи собрались у нас, и в присутствии их мой отец объявил о своей последней воле и поручил дяде и тете заботу о вдове и сиротах и об их имуществе. Было также составлено письменное завещание, которое было прочитано, подписано и запечатано в присутствии всех собравшихся. Отец тогда сказал: «Я знаю, что умру. Так как мой сын еще мал, я поручаю заботиться о нем всем моим родственникам, но особенно его дяде и тете. Все мое имущество, избавлявшее меня от чувства зависти к другим, я оставляю здесь — мои стада на пастбищах высоко в горах, мои поля, в том числе Треугольник Вормы и несколько других меньших полей, моих коров, коз и ослов, которые находятся здесь, ниже дома, вещи из золота, серебра, меди и железа, мои личные украшения и одежду, мою бирюзу, шелка, мои амбары. Часть его пусть будет затрачена на мое погребение. Заботу об остальной части я поручаю всем вам [здесь собравшимся] до того времени, когда мой сын станет совершеннолетним и сможет сам заботиться обо всем. Главными опекунами я назначаю дядю и тетю моего ребенка. Мой сын обручен с Зесай, и когда он достигнет совершеннолетия, пусть они поженятся, и когда невеста войдет в дом, пусть молодые сами будут вести хозяйство, следуя примеру родителей. Но до наступления совершеннолетия я вверяю все вам, всем моим родственникам и особенно вам двоим — тете и дяде моих детей. Смотрите, чтобы с ними ничего не случилось плохого. Знайте, что я буду следить за вами из обители мертвых». Сказав это, мой отец умер. После похорон все родственники предложили: «Пусть Белая Гирлянда сама ведет хозяйство, а мы время от времени будем ей помогать всем, чем сможем, если ей понадобится наша помощь». Но мои дядя и тетя сказали им: «Вы можете говорить все, что хотите, но мы — ближайшие родственники и мы сами будем заботиться о том, чтобы вдова и сироты ни в чем не нуждались, и за имуществом мы сами будем смотреть». Несмотря на возражения дяди, брата моей матери, и отца Зесай, личное имущество моего отца дядя и тетя вскоре поделили между собой: дядя взял себе все мужские украшения и одежду, а тетя — все женские вещи. Остальная часть имущества была поровну поделена между ними, а нас они заставили переселиться к ним. Мы не только были лишены права распоряжаться нашей собственностью, но мы еще должны были летом работать, как батраки, на дядю, а зимой прясть и чесать шерсть для тети. Пища, которую они нам давали, была настолько грубой, что годилась только для собак. Вместо одежды мы носили жалкие обноски, подвязанные вместо пояса веревкой. Из-за непосильной работы на руках и ногах у нас появились трещины и волдыри, а из-за плохого питания мы были доведены до истощения. Некогда украшенные золотом и бирюзой, волосы у нас сделались жесткими, и в них завелись насекомые.

Добрые люди, которые знали нас в дни нашего процветания, не могли удержаться от слез, когда встречались с нами. По всей округе шептались о жестокости моих дяди и тети, но они не обращали на это никакого внимания. Моя мать, сестра и я были доведены до такого жалкого состояния, что моя мать говорила о моей тете, что она не Кхыонг-ца-Палден (Свидетельствующая о Благородстве Потомков Орла), а Думо-Такден (Демон Тигриной породы), и с тех пор ее называли Демон-Тигрица. Мать тогда часто вспоминала пословицу: «Доверь свое имущество другим, а сам превращайся в собаку, караулящую дверь», так как эта пословица точно отражала наше положение. «Ведь когда твой отец Мила-Шераб-Гьялцен был жив,— говорила она,— каждый следил за нашим выражением лица, чтобы знать, смеемся мы или сердимся. Но сейчас те, кто завладел нашим богатством, стали как цари, и все, стремясь угодить им, следят за их выражением лица». Раньше моя мать слышала одни комплименты. Люди говорили меж собой: «Богатый муж, сноровистая жена! Мягкая шерсть, хорошее одеяло». Как верна эта пословица! И что бывает, когда умный человек утрачивает влияние. Когда был жив ее муж, Белая Гирлянда Ньянг считалась образцовой хозяйкой. За ее энергию и умелость ее обычно называли кормилицей. Но сейчас ее способности были подвергнуты испытаниям, и люди стали замечать ее недостатки. Чем больше мы страдали, тем больше плохого о нас говорили, и те, кто раньше находился в зависимости от нас, теперь не упускали случая, чтобы не позлословить о нас за нашей спиной.

Родители Зесай время от времени давали мне что-нибудь из одежды или пару обуви и обычно говорили мне: «Пока сами мужчины не станут источником богатства, богатство так же трудно сохранить, как капли росы на траве. Поэтому особенно не оплакивай его потерю. Твои родители и предки нажили состояние своим трудом. Они не всегда были богаты и только недавно разбогатели. Наступит время, и ты станешь богатым». Так они часто утешали меня.

У моей матери было небольшое поле, которое называлось Тепе-Тепчунг (Коврик Голода). Хотя название было не очень благоприятным, поле давало хороший урожай зерна. Это поле обрабатывал мой дядя со стороны матери, и урожай с него сохраняли. За часть припасенного зерна он купил мясо, из черного ячменя сварил чанг, {Чанг — пиво с очень небольшим содержанием алкоголя. В высокогорных областях Тибета его варят из выращиваемого там ячменя, а в Сиккиме и других нижних районах чанг обычно готовят из перебродившего проса, которое заливают кипятком. Чанг, как и китайский чай, заправленный сливочным маслом, являются церемониальными напитками, которыми потчуют гостей в каждом тибетском доме. Гостеприимство, оказанное путешественникам и паломникам, не будет полным без угощения их чаем или чангом.} а белый ячмень перемолол в муку. Мне было тогда около 15 лет. Всем объявили, что Белая Гирлянда собирается устроить пир для того, чтобы возвратить свое имущество. У многих одолжили ковры, которые расстелили на полу нашего большого дома. На пир были приглашены все наши соседи, в основном те, кто присутствовал при кончине отца и знал о его завещании, а также все наши родственники во главе с дядей и тетей. Угощение дяде и тете состояло из целой овцы каждому, а остальным гостям подали по четверти овцы или ногу или даже ребра, в зависимости от положения и степени родства с нами. Подали чанг в переполненных чашах, и пир начался. Тогда моя мать встала посреди собрания и сказала: «Я прошу почтенных гостей, собравшихся здесь, выслушать мое объяснение, почему их пригласили сюда, поскольку, как гласит пословица — «За рождением сына следует церемония наречения именем, а чанг приглашает к беседе». Итак, я хочу сказать несколько слов о последней воле моего покойного мужа, отца моих детей, о том, что хорошо известно всем вам. Послушайте это завещание, которое я хочу вам сейчас прочитать». И ее брат, мой дядя, прочитал завещание гостям. Когда завещание было прочитано, мать сказала: «Все вы знаете об устном завещании, которое в вашем присутствии сделал мой покойный муж, и поэтому я не буду утомлять вас его повторением. А сейчас я хочу сказать о самом главном. Мы (мать и дети) глубоко благодарны дяде и тете за все то, что они сделали для нас, за их заботу о нас вплоть до настоящего времени. Но теперь мой сын может заниматься хозяйством сам, и поэтому я прошу возвратить нам наше имущество. Я также прошу вас всех содействовать тому, чтобы он сочетался браком с Зесай и она была введена в дом, как и должно быть во исполнение предсмертной воли моего покойного мужа».

Услышав эти слова, мои дядя и тетя, конфликтовавшие друг с другом по всем другим вопросам, теперь объединились против нас, так как они вдвоем захватили наше имущество. Кроме того, я был единственным сыном, а у дяди было несколько сыновей. Так, действуя совместно, с целью обмана, они в один голос заявили: «Где эта собственность, о которой вы говорите? Когда Мила-Шераб-Гьялцен был жив, он арендовал эти дома, поля, скот, лошадей, золото и серебро. Это все было наше. Он возвратил их нам, только когда был на пороге смерти. Это было просто возвращение имущества его действительным владельцам. Была ли вашей собственностью хоть какая-нибудь маленькая часть имущества, мера ячменя, катышек сливочного масла, кусок ткани или какое-нибудь животное? Мы ничего этого никогда не видали. А сейчас вы имеете нахальство говорить такие вещи! Кто написал это завещание? Вы должны быть благодарны, что мы не дали вам, несчастным тварям, погибнуть с голоду. К вам относится эта пословица: лучше измерять воду в реке, чем облагодетельствовать злых людей». И они повскакали со своих мест, затрясли своей одеждой, застучали каблуками и продолжали издеваться над нами: «Если на то пошло, этот дом тоже наш. Вон отсюда, неблагодарные, вон!» И они стали хлестать нас по лицу своими длинными рукавами. {Длинные свободные рукава национального костюма тибетцев, которые в холодное время года спускают для защиты рук от холода.Моя мать в тот момент только могла восклицать: «О, Мила-Шераб-Гьялцен! Посмотри, как с нами обращаются, а ты говорил: «Я буду наблюдать за вами из обители мертвых». Если ты, действительно можешь наблюдать, то делай это сейчас». И в припадке истерических рыданий она упала. И потеряла сознание.

Брат моей матери побоялся драться с ними, потому что у этого дяди было много сыновей. Другие соседи, которые были доброжелательно к нам расположены, присоединились к плачу матери, приговаривая: «Бедная вдова! Бедные сироты!» Многие рыдали, и мало было таких, кто не плакал.

Мои дядя и тетя между тем продолжали: «Вы просите имущество у нас, в то время как у вас самих, по-видимому, есть достаточно средств, так как вы смогли пригласить всех ваших соседей и друзей на такой роскошный пир. Вы ничего не должны у нас просить, так как у нас нет того, что имеете вы. И даже если бы у нас было, что отдать, мы не собираемся ничего отдавать. Делайте, что хотите, жалкие твари! Если вы достаточно сильны численно, деритесь с нами. Если же вы знаете, что вас слишком мало, проклинайте нас!» Сказав это, они вышли. Те, кто был на их стороне, последовали за ними, а мать продолжала плакать. Ее брат, родные Зесай и несколько наших друзей остались, чтобы утешить ее. Допивая оставшийся чанг, они говорили: «Не плачь, это бесполезно». Они предложили собрать деньги по подписке со всех тех, кто присутствовал на обеде, и советовали попросить дядю и тетю выделить от себя какую-нибудь приличную сумму, чтобы на собранные таким образом деньги послать меня учиться. Брат моей матери сказал ей: «Да, да, давай сделаем так и пошлем мальчика учиться чему-нибудь. Что же касается тебя и твоей дочери, то вы можете перейти жить у меня, и вы сами будете обрабатывать ваше поле. А мы должны постараться устыдить дядю и тетю». Но моя мать возразила: «Так как наше имущество нам не будет возвращено, я не считаю возможным воспитывать своих детей на средства пожертвователей. При этом нет ни малейшей надежды, что дядя и тетя вернут хотя бы часть нашего состояния. Что же касается сына, то он, конечно, должен учиться. После того, как они отказались вернуть нам нашу собственность, они приложат все усилия, чтобы опозорить нас, если мы снова подчинимся им. Они будут еще больше издеваться над нами и сделают нас наподобие барабана на подставке или дыма, разносимого ветром. {То есть «бежать, когда ударят в барабан», или «рассеиваться, как дым, уносимый ветром» — идиоматические выражения, эквивалентные выражению «с утра до ночи быть на побегушках».} Мы останемся здесь и будем работать на нашем поле».

Меня послали учиться у ламы Красной секты, которого звали Лу-гьят-хан (Восемь Змей). Он жил в области Ца, в местечке под названием Митхонг-гат-ха (Невидимый Холмик) и пользовался большой известностью как учитель.

Во время моей учебы наши родственники оказывали нам материальную помощь.

Особенно добры были родители Зесай. Они часто посылали нам муку, сливочное масло и даже топливо и разрешали Зесай навещать меня с тем, чтобы утешить. Брат моей матери кормил мою мать и сестру, так что им не пришлось просить милостыню или прислуживать другим, и он обычно сам доставлял шерсть для прядения и тканья, и моей матери не нужно было ходить по домам, выпрашивая ее. Он очень помог нам тогда, и мы смогли обеспечить себя и заработать немного денег. Моя сестра также выполняла с большим усердием работу, которую ей поручали другие, и смогла таким образом зарабатывать себе на жизнь. (У нее появились личные деньги, и она могла их расходовать). Но при всем этом мы ели обычно только грубую пищу и были очень плохо одеты. Переносить эти лишения было для меня очень мучительно, и я не знал в то время ни одного радостного дня».

Слушавшие этот рассказ были тронуты до слез, и некоторое время все молчали.

Так заканчивается рассказ о том, как Джецюн на собственном опыте узнал, что такое страдания.

Изучение Джецюном черной магии и убийство им с помощью магии тридцати пяти его врагов и уничтожение большого урожая ячменя.

И снова Речунг обратился к Джецюну: «О Джецюн, ты сказал, что сначала ты совершил несколько черных дел. Какие это были черные дела и как ты их совершил?»

В ответ Джецюн сказал: «Да, я накопил горы зла, я убил людей с помощью колдовства и напустил град». Речунг тогда спросил: «Что заставило тебя обратиться к черной магии? Что побудило тебя такое совершить?»

Джецюн продолжил рассказ: «Однажды мой учитель был приглашен на пир, который был устроен в нижнем поселении Ца, и он пошел туда, взяв меня с собой. На этом пиру он был самым почетным гостем и сидел на самом почетном месте. Ему много наливали, он изрядно выпил и сильно опьянел. Меня отправили домой раньше, чтобы отнести подарки, которые он получил. {Существует обычай делать подарки наставникам и относить их домой. В данном случае это были съестные продукты. Учитель Миларепы был обыкновенным ламой, вероятно, деревенским школьным учителем. Если бы он был духовно развитым гуру, он бы не позволил Миларепе пить до опьянения, так как пьянство осуждается буддийской религией как грех, порождающий плохую карму.} Будучи немного пьян сам, я был охвачен непреодолимым желанием петь и, подражая тем гостям, которые пели на пиру, распевал всю дорогу, демонстрируя свой красивый голос, которым очень гордился.

Путь к Невидимому Холмику проходил у самого нашего дома, и я все пел, даже когда оказался рядом с домом. Мать в это время обжаривала ячмень. Услышав пение, она сперва не поверила своим ушам, хотя мой голос, по причине его необычной красоты, невозможно было не узнать. «Никак нет,— подумала она.— Не может быть, чтобы он пел в такое безрадостное для нас время». Но выглянув и увидев, что это я, она сначала не знала, что делать. Затем бросив щипцы и веничек, которые держала в руках, и оставив ячмень сгорать на сковородке, она вышла из дому, держа палку в правой руке и пригоршню золы в левой. Съехав по высоким ступеням и перепрыгнув через низкие, она предстала передо мной и бросила золу мне в лицо. И ударив меня по голове палкой, закричала: «О, Мила-Шераб-Гьялцен, посмотри, какой сын уродился у тебя! Разве в жилах этого бродяги течет твоя кровь? О, посмотри, до чего мы дожили»,— и упала наземь без чувств.

В этот момент вышла моя сестра и стала укорять меня: «Брат, о чем ты думаешь? Посмотри на нашу мать»,— и напоследок разрыдалась. Это отрезвило меня и, сознавая, что она права, я тоже заплакал. Затем мы вдвоем тянули нашу мать за руки, окликали ее, и на сердце у нас было очень тяжело. Когда через некоторое время она очнулась, она посмотрела на меня внимательным, полным укоризны взглядом и сказала: «Ты так рад, что тебе хочется петь? Я же думаю, что мы самые несчастные из всех несчастных, живущих в мире. И единственное, что я могу делать сейчас,— это плакать с горя». И мы все втроем снова громко зарыдали. Я сказал тогда матери: «Мама, ты права, но не принимай это так близко к сердцу. Я торжественно обещаю выполнять все, что ты пожелаешь. Что ты мне велишь делать, мама?»

Мать ответила: «Я бы хотела видеть тебя одетым в кольчугу, восседающим на коне, со стременами, нависающими над шеями наших врагов, но это будет трудно осуществить и сопряжено с большой опасностью. Поэтому я хочу, чтобы ты хорошо изучил черную магию и убил наших врагов, в первую очередь, дядьку и тетку, принесших нам столько горя и страдания, и подорвал корень их потомства до девятого поколения. Сможешь ли ты это сделать для меня?»

Я искренно обещал сделать все возможное, чтобы выполнить ее волю, если она достанет деньги для платы за обучение гуру черной магии, Титул «гуру» (духовный наставник, или учитель) употребляется в отношении руководителей, следующих левым путем, то есть адептов черной магии, а также тех, кто следует правым путем, то есть учителей белой магии. До некоторого момента процесс развития шишьи (ученика) на обоих путях во многом одинаков. Громадный разрыв между ними, возникающий впоследствии, в основном обусловлен намерениями шишьи или гуру и тем, какое применение находят их психические силы. В черной магии цель и практика целиком эгоистичны и направлены на совершение зла. В белой магии они альтруистичны и служат благу всех живущих} а также деньги на дорогу и на мое содержание в период учебы.

Моя мать тогда продала часть поля, называемого Коврик Голода, в обмен на прекрасную бирюзу под названием Сверкающая Звезда и белого пони, называемого Необузданный Лев, и насобирала по два вьюка красильной марены и неочищенного сахара.

Сахаром я воспользовался для покрытия моих текущих расходов и, отправившись в путь, своевременно прибыл в Гунгтханг. В этом месте находилась гостиница под названием «Самосовершенная Гостиница», и в ней я остановился на несколько дней, ожидая найти попутчиков, следующих той же дорогой. Сюда вскоре прибыли пять любимых сыновей знатных семейств Нгари-Дёла, направлявшихся в Ю и Цанг для изучения религии и черной магии. {Области Ю и Цанг часто упоминаются на страницах этой книги и называются тибетцами Пёд, то есть собственно Тибет. Столицы этих областей — Лхаса и Таши-Лумпо — главные города Тибета. Первый — местопребывание Далай-ламы, второй — Таши-ламы.} Я сказал им, что путешествую с такой же целью, и спросил, смогу ли я присоединиться к ним. Они согласились. Тогда я повел их в нижнюю часть Гунгтханга и там их хорошо угостил.

Моя мать между тем отвела их в сторону и просила за меня: «Молодые люди, мой сын не имеет большой склонности к учению, и у него к тому же мало прилежания. Поэтому я прошу вас опекать его во время учебы, чтобы из него получился толк. И когда вы вернетесь, я не останусь в долгу и отплачу вам за вашу заботу о нем».

Водрузив поклажу с красителем на пони и спрятав бирюзу на себе, я продолжил путь вместе с моими новыми знакомыми. Моя мать шла с нами довольно долго и на каждом привале угощала нас чангом, всякий раз прося моих попутчиков присматривать за мной. Ведь я был ее единственный сын, и ей было очень трудно расстаться со мной. Она прижалась к моей руке и долго плакала.

Перед самым расставанием, отведя меня в сторону, она тихим голосом, прерываемым рыданиями, сделала мне последнее наставление: «Мой дорогой сын, пойми, в каком жалком положении мы находимся, и выполни свой долг. Ты должен показать свою силу здесь, в этом месте, и нанести сокрушительный удар. Не сравнивай себя с этими молодыми людьми. Они идут изучать магию ради престижа, а для нас это вызвано крайней необходимостью. Если ты вернешься, не приобретя этой способности, клянусь, я убью себя у тебя на глазах».

Сделав мне такое наставление, она рассталась с нами. Мне было невыносимо тяжело тогда, так как я был очень к ней привязан. Я то и дело оглядывался назад, чтобы взглянуть на нее, и не мог сдержать слез, которые так и текли по щекам. Моя мать страдала не меньше. Я был ее единственный сын, и она тяжело переживала расставание. Я видел, как она все время оборачивалась, пока мы могли видеть друг друга. Меня тогда охватило почти непреодолимое желание вернуться назад, но каким-то сверхъестественным усилием я удержал себя. Последующие события напомнили мне о том, что это было предчувствие того, что я никогда больше ее не увижу. Когда мы удалились настолько, что не могли видеть друг друга, моя мать вернулась домой в слезах. А через несколько дней распространился слух о том, что сын Белой Гирлянды Ньянг ушел изучать черную магию для того, чтобы отомстить своим врагам за причиненное ими зло.

Тем временем я и мои спутники шли по дороге, соединяющей Ю и Цанг, и дошли до места, называемого Якде в Цанг-Ронге. Здесь я продал моего пони и краску одному богатому человеку и, получив от него золото, спрятал его у себя.

Переправившись через реку Цангпо (Очищающая), мы пошли в провинцию Ю и, прибыв в место, называемое Тхён-лук-ракха (Овчарня Тхён), встретили там несколько лам из Ю. На наш вопрос, кто самый известный адепт черной магии, который может вызывать смерть и насылать град, чтобы уничтожать посевы, один из них ответил, что в селении Ярлунг-Кьёрпо живет известный колдун по имени лама Юнгтун-Трогьял (Гневный и Победоносный Учитель Зла) из Ньяка, который хорошо известен за свои способности вызывать смерть и разрушения с помощью черной магии, и что он сам был его учеником. Тогда мы все направились к ламе Юнгтун-Трогьялу. Когда, прибыв в Ярлунг-Кьёрпо, мы встретились с ним, я увидел, что мои спутники преподнесли ему только часть имевшихся у них денег. Что касается меня, то я отдал ему все, что у меня было — все золото, а также бирюзу, и хотел даже отдать самого себя, свое тело и жизнь, и просил только об одном — научить меня черной магии для того, чтобы я смог показать свои достижения на деле — нанести сокрушительный удар тем, кто присвоил мое фамильное наследство. Следующая моя просьба состояла в том, чтобы он обеспечивал меня едой и одеждой во время моего обучения. Лама улыбнулся и сказал: «Я учту твою просьбу».

После этого мы приступили к занятиям, которые, однако, не принесли особых результатов. Нам преподавали несколько разделов черной магии, носящих звучные названия, например, о передаче способности соединять небо и землю, а также способ смертельного воздействия и несколько способов благотворного воздействия. Когда мы проучились так почти год, мои сотоварищи решили возвратиться домой. В качестве прощального подарка наш учитель преподнес каждому из нас платье из тонкой шерстяной ткани, вытканной в провинции Ю. Но прекращение занятий не устраивало меня, так как я знал, что эта магия, которой нас обучали, вряд ли достаточна для того, чтобы произвести нужное действие. И еще я помнил о том, что если не смогу этого сделать, моя мать убьет себя у меня на глазах. Поэтому я не мог думать о возвращении домой. Я сказал им, что еще ничему не научился. На это они ответили: «Что мы получили, вполне достаточно. Все теперь зависит от нашего усердия. Нам нужно следовать этим методам. Наш учитель говорит нам, что он не имеет ничего другого, что он мог бы передать нам, и мы знаем, что это правда. Однако, если ты желаешь остаться, останься и посмотри, сможешь ли ты научиться чему-нибудь еще».

Затем они низко поклонились учителю и, сделав ему подарки, которые считали подходящими для данного случая, отправились домой.

Надев платье, подаренное мне учителем, я вышел с товарищами и прошел расстояние, которое проходят в течение утра. Это было похоже на проводы. Затем я попрощался с ними и вернулся назад. Когда я шел, я собрал навоз, лежащий на дороге и принес его в подоле. У моего учителя был хороший садовый участок, и в этом саду я вырыл яму и закопал в ней навоз. С крыши своего дома мой учитель наблюдал за мной и сказал своим ученикам, находившимся с ним: «Из всех учеников, которые у меня были, я никогда не имел и никогда не буду иметь такого преданного и трудолюбивого, как этот мальчик. Он не пришел сегодня утром со мной проститься, потому что, как видите, вернулся назад. Я вспоминаю, что при первом его появлении здесь он говорил о каких-то соседях, которые плохо с ним обошлись, и просил меня научить его магии с тем, чтобы применить эти знания у себя на родине. И еще он предлагал мне тогда свое тело и жизнь. Какой простодушный мальчик! Если то, что он говорит, — правда, будет нехорошо, нет, просто жестоко отказать ему». Мне передал эти слова один из младших учеников, и я был вне себя от радости, надеясь получить от учителя наставления, приносящие действительный результат.

Когда я подошел к учителю, он спросил меня: «Тхёпага, почему ты не пошел домой?» Я сложил платье, которое он мне подарил, и вручил ему как подарок. Затем почтительно поклонившись перед ним и коснувшись его ног головой, я сказал: «О, почтенный учитель! Я сирота с овдовевшей матерью и сестрой. Наши соседи во главе с дядей и тетей отняли у нас наше имущество и крайне жестоко обращались с нами. Так как у нас не было сил ни отстоять наши права ни отомстить им, моя мать послала меня учиться черной магии, и если я вернусь, не научившись, как отомстить им, сделавшим нам столько зла, моя мать убьет себя у меня на глазах. Поэтому я не осмеливаюсь возвращаться домой. И я умоляю тебя научить меня такой магии, которая даст результат». Гуру тогда попросил меня рассказать ему все, что произошло после смерти отца и как с нами безжалостно поступили наши дядя и тетя. Мой рассказ прерывался рыданиями, и слезы градом текли из глаз.

Выслушав меня, мой учитель также не мог удержаться от слез, и я видел как они текли у него по щекам. Он сказал мне тогда: «Если ты говоришь правду, то с тобой, действительно, поступили жестоко и несправедливо. Я сам мог бы покарать их с помощью магии, но не буду делать это, пока полностью не буду убежден в том, что все, что ты говоришь, правда. Многие обращались ко мне, чтобы я научил их этому несравненному искусству. В качестве вознаграждения мне предлагали несметные количества золота и бирюзы из провинции Нгари, шелков и кирпичного чая из Кама и Амдо, вьюки зерна, сливочного масла и шерстяных тканей из провинций Ю и Цанг, скот и пони тысячами голов из Дзаюла, Тагпо и Конгпо. Но ни один еще не говорил так, как ты, что он предлагает мне свое тело и жизнь. Поэтому мне надо узнать все досконально о твоем деле».

У моего учителя был ученик, который мог бежать быстрее лошади и был сильнее слона. Его он послал в мою деревню разузнать все обо мне. Вернувшись через несколько дней, ученик сказал, что все, что я говорил, — совершеннейшая правда и что посвятить меня в эту магию просто дело справедливости.

Тогда мой гуру сказал мне: «Я вначале сомневался в необходимости передать тебе эти знания, потому что боялся, что ты будешь использовать их не по назначению, без достаточного на то основания. {Незыблемое правило, соблюдаемое до настоящего времени, таково, что ни один гуру будь то черной или белой магии не сообщит ученику главную часть учения, пока не убедится в том, что он не будет злоупотреблять этими знаниями.} Но сейчас я убедился в правдивости твоих слов, и я передам тебе все.

Только ты должен пойти учиться в другое место. Раньше у меня была самая разрушительная часть черной магии, называемая Задонг-Марнак (Пурпуровый Василиск), способная парализовать и убивать. Ей я научил Кулунга-Ёнтён-Гьяцо (Океан Добродетели Кулунга), который живет в Нуб-Кулунге, что в долине Цангпо. Он врач и тантрик. {Знающий ритуалы и оккультное учение школы Тантры.} Он обладал способностью вызывать град и направлять его концами пальцев и этому он научил меня. Мы тогда поклялись в дружбе и договорились, что если кто-нибудь придет к нему учиться вызывать град, он его направит ко мне, а если придут ко мне, чтобы научиться вызывать смерть, я направлю тех людей к нему с моими рекомендациями. Тебе поэтому нужно будет пойти к нему, чтобы научиться тому, что ты желаешь знать, и я тебя сейчас туда пошлю».

И он отправил меня и своего сына по имени Дарма Вангчук (Сильный Парень) с запасом продовольствия и тонкой шерстяной тканью для подарка, навьюченными на яка. Он также снабдил меня рекомендательным письмом, завязанным в шарф. {Ни одна встреча в Тибете и соседних странах, включая Монголию, не происходит без преподнесения шарфа. Этот обычай соблюдается людьми всех сословий, начиная от простых крестьян и кончая самим Далай-ламой. Европейцы, живущие в этих странах, также ему следуют. Дарят обычно белый шарф, за исключением Монголии, где принято дарить голубой. (См. The Earl of Ronaldshay. Lands of Thunderbolt, London, 1923, p. 120—122).} Когда мы прибыли туда, каждый из нас преподнес Кулунг-Ёнтёну-Гьяцо по куску ткани, и мы также вручили ему письмо. Снова пересказав все подробности, я просил его научить меня магии.

Кулунг-Ёнтён-Гьяцо сказал: «Мой друг верен дружбе и своим обещаниям. Конечно, я научу тебя тому, чему ты желаешь научиться. На краю уступа, вон там внизу, построй себе прочное укрытие, такое, чтобы его не легко было разрушить руками,— и он указал на выбранное место.— У укрытия три этажа будут под землей, а над ними построй один этаж из плотно пригнанных прочных балок. Его наружные краеугольные камни должны быть размером с яка. Оно должно быть сооружено так, чтобы никто не смог проникнуть в него или пробить вход». И затем он дал мне необходимые инструкции (по практике магии).

Я применял инструкции в течение семи дней, и когда это время прошло, мой учитель пришел ко мне и сказал: «Обычно семь дней достаточно, чтобы получился результат, и в данном случае он должен быть достигнут». Но так как объектом действия было отдаленное отсюда место, я просил, чтобы мне было предоставлено еще семь дней, и он согласился.

Через семь дней мой учитель ночью снова пришел ко мне и объявил: «Сегодня ночью в конце твоего алтаря (или круга для приношений) ты увидишь знаки твоего успеха и исполнения твоего желания».

И действительно, в ту самую ночь появились покровительствующие божества, принеся с собой кровоточащие головы и сердца тридцати пяти человек и, сложив их в груду, сказали: «Ты этого хотел, взывая к нам непрерывно в течение последних дней?»

На следующее утро учитель, придя ко мне, сказал, что есть еще два человека, которых следовало бы принести в жертву, и спросил, хочу ли я, чтобы они были убиты. Я попросил не убивать их для того, чтобы иметь в их лице объект для злорадства и свидетельство моего могущества. Итак, два моих заклятых врага — дядя и тетя, были оставлены живыми. Я поблагодарил кармические и покровительствующие божества и вышел из укрытия. Оно до сих пор сохранилось.

А сейчас я расскажу о том, как все это происходило. Я нанес удар моим врагам в день свадьбы старшего сына дяди. Все сторонники дяди были приглашены на свадебный пир. Собрались его сыновья, невеста и те, кто был особенно враждебно к нам настроен. Всего их было тридцать пять человек. Некоторые из приглашенных, в большинстве своем симпатизировавшие нам, еще находились в пути и шли, беседуя друг с другом. «Эти люди действуют по пословице — «доверь другим свой дом, и тебя выгонят за дверь». Даже если Тхёпага не сможет отомстить с помощью колдовства, все равно карма уже должна их настигнуть»,— тихо говорили они между собой.

Так идя и беседуя о том-другом, они приблизились к дому, но еще не успели войти, когда дядина служанка, прежде служившая у нас, вышла из дома за водой. Проходя через огороженный двор, где находилось много пони, она не видела их, но ей казалось, что это место кишит скорпионами, пауками, змеями, лягушками и ящерицами, и один необыкновенных размеров скорпион В переводе Бако: «скорпион размером с яка» (см. с. 44). Як — огромный лохматый буйвол, используемый в Тибете как вьючное животное.} вонзал свои клешни в несущий столб дома и пытался сдвинуть его. Она очень испугалась и едва успела уйти, как несколько жеребцов и кобыл, привязанных ниже дома, взбесились и начали метаться и толкать друг друга.

Несколько жеребцов сорвались с привязи и бросились на кобыл. Жеребцы ржали, кобылы лягались, и в конце концов одна из них ударилась о несущий столб с такой силой, что столб сломался, и весь дом со страшным грохотом рухнул. Погибло тридцать пять человек, в том числе невеста и все сыновья дяди. Клубы дыма и пыли застлали небо. Обломки смешались с трупами погибших мужчин, женщин, детей и животных. Душераздирающий крик вырвался у находившихся снаружи людей и был услышан моей сестрой. Узнав, что произошло, она бросилась к матери, крича: «Мама, пойди погляди! Дядин дом обрушился, и много народу погибло». Моя мать встала и пошла посмотреть, что случилось, все еще не веря словам дочери. Но увидев вместо дома руины и стоявшие над ним клубы пыли, она была удивлена и одновременно ощутила жестокую радость. Привязав тряпку к концу длинного шеста и подняв его подобно знамени, она закричала: «Да прославятся учителя и боги! Скажите сейчас, соседи, достойного сына родил Мила-Шераб-Гьялцен или нет, отомстила я или нет. Хотя я ела грубую пищу и носила лохмотья вместо платья, наши жертвы окупились. Скажите, ответили мы или нет на вызов дяди, который сказал: «Деритесь с нами, если вы сильны, и проклинайте, если вы слабы». А теперь проклятие от слабых и немногих сделало больше, чем могла сделать сила многих. Взгляните на людей наверху и на животных внизу. Сколько погибло богатства и сколько продуктов! Какую радость доставил мне мой сын на склоне лет! Я счастлива, дожив до такой победы. Никакое другое время в моей жизни не может сравниться с этим». Произнося эти слона, она в то же время не отводила полного злорадства взора от этой страшной картины, и все соседи её слышали. Некоторые говорили, что она права, другие, что она зашла далеко: достаточно, что она отомстила, а продолжать изливать злобу, это уже слишком.

О злорадстве моей матери стало известно родственникам погибших, и они сказали: «Она не только причина нашего несчастья, но она продолжает праздновать свою победу неподобающим образом. Давайте подвергнем ее мучениям и вырвем ее злобное сердце». Старики и более здравомыслящие люди отговаривали их: «Вы ничего не добьетесь, убив ее, так как ее сын не оставит нас живыми. Сначала нужно изловить детеныша и убить его на месте, и тогда только мы сможем расправиться с его матерью». И с ними все согласились.

Мой дядя, узнав про этот план, сказал: «Ха-ха! Мне уже нечего терять. Все мои сыновья и дочери погибли. Пусть и я умру». И он направился к моей матери с намерением убить ее. Но соседи удержали его. «Остановись,— сказали они ему.— Ведь из-за того, что мы стали на твою сторону, на нас обрушилось это несчастье. Ты его главная причина, а сейчас ты снова хочешь сделать то же самое. Если ты не согласен с нашим планом сначала расправиться с сыном, а затем взяться за мать, нам с тобой не по пути. В данном случае мы решили действовать так, как мы считаем правильным». Моему дяде ничего не оставалось делать, как подчиниться.

Замыслив убить меня, они обсуждали, как наилучшим образом подослать ко мне людей для осуществления этого плана. Об этом стало известно брату моей матери, и он пришел к ней и всячески укорял ее за ее безрассудство: «Ты подвергаешь опасности не только нашу жизнь, но и жизнь твоего сына. Соседи объединились против тебя. Надо было тебе открыто выражать свою радость? Разве не достаточно того, что им уже нанесен такой удар?» Так он ей выговаривал, а моя мать, слушая его, плакала. В ответ она сказала ему: «Мой дорогой брат и дядя моих детей! Я знаю, что ты правильно говоришь, но стань на мое место и подумай о том, что я перенесла. Огромное состояние обманом было отнято у меня, а меня подвергли унижениям и издевательствам! Можно ли здесь испытывать другие чувства?» Дядя отвечал: «В чем-то ты и права, но я боюсь за тебя. Следи за дверью. Запирайся, как следует, так как они могут подослать к тебе убийцу». Как только он ушел, мать тщательно заперла дверь и принялась думать, как действовать дальше.

Избегшая гибели служанка, для которой была невыносимой сама мысль о том, что детей ее старой госпожи и покойного господина могут зверски убить, потихоньку сообщила моей матери о своих подозрениях относительно готовящегося против нас заговора и умоляла предупредить меня об угрожающей мне опасности.

Зная, что, по крайней мере, некоторое время ее не тронут, моя мать составила план действий. Продав остальную часть своего поля Коврик Голода, она получила за него семь слитков золота, но не могла найти человека, кому можно было доверить передать их мне, и собиралась сама отправиться ко мне, чтобы вручить мне золото и предупредить о заговоре.

Однако ей вскоре повезло. Паломник из области Ю, совершив паломничество в Непал. {Непал, как и Индия, является местом паломничества тибетских буддистов.} возвращался к себе домой и, проходя мимо нашего дома, попросил у моей матери милостыню. Мать пригласила его войти и, предусмотрительно задав ему несколько вопросов относительно его самого и его места жительства, увидела, что ему можно доверить передать мое письмо. Она пригласила его пожить у нее несколько дней и сказала ему, что ее сын живет в Ю или Цанге и она хочет передать ему письмо. Она обхаживала гостя и потчевала его самым лучшим из того, что у нее было, и гость остался очень доволен.

Заправив светильник и обратившись с молитвой к божествам, вызываемым и почитаемым мной, она попросила их сообщить ей, дойдет ли ее письмо до меня и исполнятся ли ее желания, таким образом, что если все сложится хорошо, светильник будет гореть долго, но если ее ждет неудача, он вскоре погаснет. Светильник горел целые сутки. Это ее обнадежило, и она подарила паломнику несколько кусков выделанной кожи для подбивки его кожаных сапог и сказала ему притачать их на сапоги, так как они нуждались в починке. У паломника был плащ, и она взялась залатать его. Она пришила сзади большую заплатку и потихоньку от гостя спрятала под ней семь слитков золота. Сверху она нашила еще один черный лоскут в виде квадрата и вышила на нем звезду толстыми белыми нитками. Затем она разместила один слиток в центре {Вышитый узор напоминал созвездие Плеяд.} под вышитой звездой, а шесть других — под звездами, вышитыми вокруг центральной самой крупной звезды, по одному в каждом углу, образованному ее лучами, и закрепила их в этих местах, обшив каждый стежками.

Вручив паломнику запечатанное письмо и щедро одарив его, она просила его передать это письмо мне в руки. Когда паломник ушел, моя мать, для устрашения соседей, велела моей сестре сказать им, что паломник принес от меня письмо. Это письмо, на самом деле составленное ею, было такого содержания: «Я надеюсь, что вы живете хорошо и что всем известно о результатах моего колдовства. Если кто-нибудь смеет сейчас выражать неприязнь к вам, запугивать и третировать вас, сообщите мне имя этого человека и членов его семьи, а также причину этой неприязни, и я уничтожу его. Мне это не составляет труда. Для меня проще убить человека, чем прочитать молитву перед едой. Мало того, что я убью одного, двух, трех, я вырву корень всех его поколений вплоть до девятого. Если же вам угрожают все жители, вы только придите сюда, и я смету всю округу, так что не останется даже следа. А здесь я живу припеваючи. Вам обо мне не нужно беспокоиться. Все свое время я трачу на изучение черной магии».

Письмо было подписано и запечатано так, как если бы оно действительно было послано мной. Его дали прочитать тем, кто, как мы знали, были на нашей стороне, а затем оно было передано брату моей матери, который должен был показать его всем. Письмо произвело надлежащее действие, и все ненавидящие нас вынуждены были отказаться от своих замыслов. Они посовещались и уговорили дядю отдать моей матери наше поле Треугольник Вормы — собственность отца, мне завещанную.

Тем временем паломник шел и расспрашивал обо мне. Когда он узнал, что я живу в Нуб-Кху-чунге, он пришел туда и, встретившись со мной, рассказал мне о моей матери и сестре то, что знал, и вручил мне письмо. Письмо было такого содержания: «Мой дорогой сын Тхёпага! Надеюсь, что ты здоров. Я очень довольна тобой. Ты доказал, что достоин имени твоего отца благородного Милы-Шераб-Гьялцена. Мои желания исполнились. Ты нанес сокрушительный удар нашим врагам благодаря твоему знанию черной магии. Тридцать пять человек погибли под обломками рухнувшего дома. Это восстановило людей против нас. Они нас ненавидят и добра нам не желают. Сейчас я прошу тебя навести на них сильнейший град. Я слышала, что есть девять различных видов грозы с градом. Напусти на них какую-нибудь одну. И тогда жажда мести твоей старой матери будет полностью утолена. Сейчас они сговорились убить нас. Сначала они хотят подослать людей убить тебя, а затем меня. Поэтому ради нас обоих будь очень осторожен. Если ты испытываешь материальную нужду, поищи долину, обращенную к северу, над которой нависла черная туча и которую освещает созвездие Миндук (Плеяды). Там ты найдешь семь наших родственников. Спроси о них, и ты получишь все, что тебе нужно на жизнь. Если ты не найдешь этой долины, знай, что паломник, который ее несет, живет в ней. Не спрашивай о ней никого другого».

Я ничего не мог понять из последней части письма. В то же время я страстно желал вернуться домой и повидаться с матерью. У меня кончились деньги, и я испытывал большую нужду. Однако я не знал, где живут эти родственники и где находится эта долина. От отчаяния я заплакал, и слезы градом потекли из глаз. Я спросил паломника про родственников, о которых, как сообщалось в письме, он знал, спросил, кто они и где они живут, а также, где живет он сам. Он сказал, что живет в Нгари-Гунгтханге и что побывал в разных местах, но не знает ничего о том, где живут мои родственники, ни о самих этих родственниках, а сам он уроженец области Ю. Тогда я попросил его немного подождать меня и пошел к моему гуру показать ему письмо и сообщить ему о том, что узнал от паломника.

Гуру, пробежав глазами письмо, сказал: «Тхё-пага, у тебя, как мне кажется, очень мстительная мать. Столько человек погибло, а она еще требует от тебя напустить град. У тебя есть родственники на севере?» «Я никогда не слышал о таких родственниках, и многое в письме мне непонятно. Я спрашивал паломника, но он ничего не знает о них»,— отвечал я.

Жена моего гуру была наделена сверхъестественной проницательностью, так как была воплощением дакини. Прочитав письмо всего один раз, она велела позвать паломника. Когда я его привел, она развела большой огонь в очаге, угостила паломника чангом и заставила его снять плащ. Затем, как бы шутя, она накинула его на себя и стала прохаживаться взад-вперед по комнате, приговаривая: «Счастлив тот, кто может странствовать повсюду, не имея никакой другой одежды, кроме этого плаща!» Потанцевав еще немного, она вышла из комнаты, не снимая плаща и, поднявшись на крышу дома, отпорола лоскут, достала золото и снова пришила лоскут на то же самое место. Затем, спустившись вниз, она отдала плащ его владельцу, накормила его обедом и отвела в другую комнату.

Убедившись, что паломник не собирается оттуда выходить, она сказала мне, что учитель зовет меня к себе. Когда я пришел, она выложила передо мной семь слитков золота. Я спросил ее, где она нашла золото. Она ответила, что нашла его в плаще, и объяснила, как ей удалось это сделать. «Мать Тхёпаги — очень умная женщина,— сказала она.— Долина, обращенная к северу,— плащ паломника. Как солнце не освещает долину, обращенную к северу, так и этот плащ не пропускает солнечных лучей. Черная туча, нависшая над долиной,— это черный квадратный лоскут. Созвездие — это вышивка на лоскуте, а семь родственников — семь слитков золота. Ее предостережение не спрашивать никого об этом, кроме паломника, означает, что плащ принадлежит паломнику, и, следовательно, ты должен был его обыскать». Мой учитель был очень обрадован и похвалил жену: «Вы, женщины, как известно, сообразительны и проницательны, и это еще раз подтверждается сейчас».

Паломнику я отдал десятую часть одного слитка, и он был очень мне благодарен. Остальную часть слитка я преподнес жене учителя. Самому учителю я отдал три слитка и умолял его научить меня насылать град, как того хотела моя мать. Тогда он отправил меня к моему прежнему гуру — гаме Юнгтунг-Трогьялу с рекомендательным письмом и шарфом. Прибыв в Ярлунг-Кьёрпо и встретившись со своим прежним учителем, я вручил ому письмо, шарф и три слитка золота, которые у меня оставались. Он спросил меня о моих успехах. Я сказал ему, что у меня все в порядке: убито тридцать пять человек, и я получил от матери письмо, в котором она просит меня наслать град для уничтожения посевов, и просил его научить меня вызывать этот град. «Пожалуйста»,— сказал он и тут же научил меня заклинаниям, велев мне исполнить все ритуалы в старой заброшенной келье.

Через семь дней в келье собрались тучи, засверкала молния и загремел гром. Я понял тогда, что смогу направить грозу пальцем, и учитель подтвердил, что теперь я действительно могу насылать грозу с градом. Он спросил меня о времени роста ячменя. Я ему рассказал, когда приблизительно его высевают, когда появляются всходы и когда он вырастает настолько, что голуби могут укрываться в нем, и когда проводится прополка. Выслушав меня, он заметил, что нужно еще подождать. Через некоторое время он снова расспросил меня о сроках роста ячменя. Я сказал ему, когда он начинает колоситься и когда колосья созревают. Тогда он объявил, что уже наступило время действовать. Он отправил со мной своего сильного ученика-скорохода, о котором я уже говорил.

Одевшись паломниками, мы пришли в мою деревню и увидели, что урожай в этом году выдался небывалый. Даже самые старые жители не помнили подобного этому. Крестьяне договорились между собой, что никто не будет убирать урожай раньше других, и собирались начать жатву через несколько дней все вместе. В {Тибете, как и в других странах с примитивным земледелием, крестьяне обычно работают на полях одновременно. Точное время сева и сбора урожая устанавливает деревенский астролог, предсказывающий по расположению планет и созвездий вероятность выпадения дождей, а старые и опытные крестьяне предсказывают по состоянию почвы время выпадения дождей. Эти прогнозы не менее точные, чем прогнозы наших метеорологических станций.}

Тем временем я установил на возвышенности, обращенной к долине, приспособление, которое требуется для приведения в действие моей колдовской силы, и начал читать заклинания, но ни малейшего облачка не появлялось, даже размером с воробья. Я начал произносить имена богов и, пересказывая историю наших злоключений и описывая жестокость соседей, ударил о землю моей сложенной одеждой и от отчаяния заплакал. Откуда ни возьмись, сразу появилась огромная, тяжелая, темная туча, и когда она опустилась над долиной, пошел сильнейший град, не оставивший на полях ни одного колоска.

Град выпадал трижды и прорыл глубокие овраги на склонах холмов. Громкий вопль безысходности и горя вырвался из уст жителей деревни. За градом последовал ливень с сильным ветром, и мы очень озябли. Найдя пещеру, обращенную к северу, мы развели в ней костер, насобирав для него ветви низкорослого кустарника, и когда грелись, сидя у костра, мы услышали голоса здешних жителей, охотившихся за дичью, которая предназначалась для соблюдаемого здесь праздника благодарения по случаю урожая. Они говорили между собой: «О, этот Тхёпага принес столько горя нам, как никто другой. Сколько людей он погубил, а сейчас уничтожил этот богатый урожай. Разрубить его на части, попадись он нам, и кусками отрывать его мясо и выцеживать его кровь было бы мало для него». Говоря так, они подошли совсем близко к пещере, где мы находились, и один из старших сказал: «Тише, не говорите громко. Из пещеры выходит дым. Мы не знаем, кто там может быть». Из молодых один заметил: «Это, должно быть, Тхёпага. Но он нас не видит. Давайте поспешим в деревню, позовем людей, окружим его и убьем, пока он не обрушил на нас новое бедствие».

Когда они ушли, мой товарищ сказал: «Ты уходи первый, а я разыграю их и представлюсь, что это ты». Мы договорились встретиться на четвертый день вечером в гостинице Тингри. Зная о его силе и быстроте, я не боялся за него. В то же время я страстно желал увидеть мать, но не мог этого сделать, так как, скрываясь от врагов, я вынужден был пойти в обход, через перевал Ньянам. По дороге меня покусала собака, из-за чего я задержался и не успел добраться до гостиницы в условленное время.

Когда я ушел, мой друг попал в окружение, но сумел прорваться, бежал очень быстро, когда хотевшие убить его были совсем близко, и замедлял ход, когда они отставали, и таким путем заманивал их за собой все дальше и дальше. Когда они начали метать в него стрелы и снаряды, он запустил в них огромный камень и закричал: «Ну погодите, негодяи! Я нанесу смертельный удар с помощью магии тому из вас, кто мой самый главный враг. Сколько ваших людей я уже убил? Как же мне хорошо на сердце теперь. А еще я уничтожил весь ваш урожай и не оставил вам ни одного зернышка. Что вы на это скажете? И знайте впредь, что если вы тронете мою мать и сестру, я пошлю проклятие на ваши горы и пагубу на ваши долины, и все, что осталось от вас, будет бесплодным и проклятым до девятого поколения. Это место я превращу в безжизненную пустыню. Запомните это!» Услышав такие угрозы, они очень испугались и стали обвинять друг друга в том, что произошло, а затем повернули назад.

Получилось так, что мой друг пришел в Тинг-ри раньше меня. Он спросил хозяина гостиницы, не видел ли он паломника, и описал ему мой внешний вид. Хозяин сказал, что не видел и прибавил: «Вы, паломники, не прочь выпить, когда представляется возможность. Ты можешь сейчас пойти на свадебный пир, где тебе будут рады. Если у тебя нет посуды, я дам свою, и ты там хорошо проведешь время. Согласен?» «Я не откажусь»,— ответил мой друг и получил от него чашу неправильной формы, неполированную и огромную, как голова Шиндже. {Тиб. Gshin-rje (произн. Шиндже). Царь и судья мертвых, на санскрите называемый Ямараджа (царь мертвых) и Дхармараджа (царь истины). Первое имя означает, что управляя и творя суд, он проявляет сдержанность (санскр. сангьяма), а второе — что он судит справедливым судом и назначает наказание в строгом соответствии с кармой умершего, то есть не отступая от истины (санскр. дхарма).} С этой чашей он пришел на свадебный пир, где я уже сидел в одном из задних рядов. Мой друг, подойдя ко мне, сказал: «Почему ты не пришел раньше, как мы договорились?» Я отвечал: «Когда однажды утром я собирал милостыню, собака укусила меня за ногу, и потому мне пришлось задержаться». Мой друг сказал: «Пустяки!», и потом мы уже продолжали наш путь вместе.

Когда мы пришли в Ярлунг-Кьёрпо, наш гуру, увидев нас, сказал: «Вам обоим сопутствовали успех и удача». Зная, что никто не мог сообщить ему об этом, помимо нас, мы удивились и спросили: «Кто сказал тебе? Никто не шел впереди нас, кто бы мог принести тебе эту весть до нашего прихода». Он ответил, что божества явились перед ним, и их лица сияли, как свет полной луны, и что он уже совершил благодарственные церемонии. Он был всем этим очень доволен.

Вот такие черные дела я сотворил, беспощадно мстя моим врагам».

Это первое деяние [совершенное Джецюном], которое было греховным деянием, приведшим к уничтожению его врагов.

Жизнь на истинном пути
Я запомнила все, что Он говорил,
И, оставив жизнь мирскую
Со всей ее суетой, ступила
На Стезю, Им указанную, ведущую к счастью.
И теперь уничтожены все мои печали,
С корнем вырваны, и возврата им нет.
Ибо пришло прозрение и осознание
Причины моих несчастий и бед.
Монахиня Васиттхи. «Гимны ранних буддистов»
«Psalms of the Early Buddhists».

Ниже следует перечисление его деяний, приведших к достижению совершенного состояния Будды.

1. Его раскаяние и поиски вдохновенного и совершенного гуру, который сможет помочь ему достичь нирваны.
2. Неукоснительное послушание и выполнение всех повелений гуру, несмотря на страдания, боль и отчаяние, пережитые им во время испытаний, которым он былподвергнут для искупления его грехов.
3. Обретение им Истин, которые ускорили его духовное развитие и привели к достижению Освобождения.
4. Медитация под руководством гуру, давшая всходы опыта и знания.
5. Когда Истины начали свое развитие в нем, он был посвящен, согласно указанию, полученному во сне, в те заключительные оккультные истины, которые учитель передает ученику на ухо шепотом, и затем простился со своим гуру.
6. Принятие обета посвятить всю жизнь достижению Высшей Цели (после неудачных попыток обеспечить себя самым необходимым).
7. Обладая безграничной энергией и несгибаемой волей, он, во исполнение указаний гуру, совершал, живя отшельником высоко в горах, аскетические подвиги, не отвлекаясь ни на что другое.
8. Приобретение им путем практики аскетизма трансцендентальных знаний и опыта, космическом пространстве, ставшее его последней проповедью для всех, совершенное с целью пробудить веру в каждом живом существе.

О том, как Джецюн покинул своего учителя черной магии и как он нашел гуру Истинного Учения — Переводчика Марпу.

Речунг тогда сказал: «О, Учитель! Ты упомянул о нескольких белых деяниях, совершенных тобой, что, конечно, означает преданность Святой Дхарме. Что побудило тебя обратиться к религии и как ты нашел путь к ней?»

В ответ Джецюн продолжил рассказ: «Я испытывал глубокое раскаяние в том, что сотворил столько зла — убил посредством магии стольких людей и уничтожил урожай, и я так жаждал приобщиться к религии, что забывал поесть. Днем и ночью я не находил себе покоя и не мог спать. Однако, хотя меня мучили угрызения совести, и я был охвачен раскаянием, я не мог попросить учителя разрешить мне жить религиозной жизнью и продолжал служить ему, надеясь, что когда-нибудь представится удобный случай попросить его отпустить меня изучать Святое Учение.

Случилось так, что один богатый покровитель моего учителя серьезно заболел, и его тотчас же вызвали к нему для оказания помощи. Через три дня он вернулся очень печальный. Я спросил, что его опечалило. Он ответил: «Как преходящи все состояния существования! Вчера вечером этот почтенный человек скончался, и я не могу не скорбеть об этой утрате. Я осознал, как эфемерна жизнь на земле. К тому же я с молодых лет занимался колдовством, принося гибель людям и насылая град. И ты, мой сын, тоже с юности занялся этим греховным делом и накопил массу плохой кармы, которая тяжелым грузом лежит на мне, ибо я несу ответственность за твои поступки». {Учитель как левого, так и правого пути несет моральную ответственность за то, что делает его ученик под его руководством и соответственно пожинает плоды плохой кармы за совершенные грехи и хорошей кармы как следствия добродетельных поступков. Атал Бихари Гхош поясняет: «Санскритские термины «вама» (левый) и «дакшина» (правый) имеют также более глубокое значение. Первый означает путь отречения (санскр. нивритти-марга), второй — путь материального обогащения и наслаждений (санскр. правритти-марга). В этом их основное различие, как утверждают просвещенные индийцы».}

Когда я спросил его, не спасутся ли все убитые мной и не перейдут ли в более высокие состояния существования, он ответил: «Я считаю, что все живые существа являются носителями луча Вечности, и мы должны трудиться для их спасения и исправления. Я также знаю, какие ритуалы должны совершаться для этого. Но все зависит от правильного понимания цели ритуала, а также от значения используемых слов. Я, однако, не уверен, поможет ли это поверхностное знание во время серьезной опасности. Поэтому я хочу обрести такое учение, которое поможет на всех жизненных путях. Ты оставайся здесь и заботься о моих детях и учениках, а я пойду трудиться ради твоего и моего спасения. Или ты иди, изучай и осуществляй Святую Дхарму ради меня и себя, и тогда ты спасешь меня и обеспечишь мне благоприятное рождение в следующем существовании, которое позволит мне быстро пройти Путь, ведущий к Освобождению, а я тем временем буду обеспечивать тебя всем необходимым».

Это было то, чего я хотел, и был очень рад это услышать. Я попросил его разрешить мне ступить на путь служения религии. Он сразу дал согласие и сказал: «Конечно, ты молод, обладаешь большой волей, несгибаемым упорством и верой. Ты будешь предан религии. Иди и посвяти себя всецело этому служению».

Он дал мне самку яка, которую навьючил рулонами ткани из мягкой ярлунгской шерсти и велел мне идти в Нар, что в долине Цанг, где жил известный лама, принадлежавший к старой мистической секте, которого звали Ронгтён-Лхага. Говорили, что он приобрел сверхнормальные способности с помощью учения «Великое Совершенство», исповедуемого сектой Ньингма. Мой учитель хотел, чтобы я изучил его у этого гуру и применил на практике. Исполняя его желание, я отправился в Нар и, прибыв туда, принялся разыскивать ламу.

Я нашел его дом, где встретился с женой ламы и несколькими его учениками, которые сообщили мне, что здесь находится главный монастырь, но самого ламы в монастыре нет, так как в данное время он пребывает в филиале монастыря в Ри-нанге, в верхней долине Ньянга. Я сказал им, что меня послал сюда лама Юнгтун-Трогьял и я отблагодарю того, кто отведет меня к ламе. Жена ламы велела одному из учеников проводить меня.

В Ринанге я встретился с ламой и, отдав ему яка и тюк шерстяной ткани в качестве подарка, сказал ему, что я, великий грешник из Западного Нагорья, пришел сюда, чтобы обрести учение, которое приведет меня в течение одной жизни к освобождению от существования в сансаре, и молил передать его мне.

Лама сказал: «Мое учение, называемое Великое Совершенство, есть, действительно, совершенство. У него прекрасные корни, прекрасный ствол и прекрасная крона. {Здесь можно провести параллель с высказыванием Будды о проповедуемом им учении, что оно совершенное в начале, совершенное в середине и совершенное в конце.} Благо тому, от кого оно было получено, и тому, кто его получил, и прекрасны его плоды, которые есть знание йоги. Тот, кто медитирует на нем днем, получает Освобождение в тот же день, и того же достигает тот, кто медитирует на нем ночью. Одаренным, кому благоприятствует карма, достаточно только слышать учение, чтобы достичь Освобождения. Им не нужна медитация. Это учение для наиболее развитых умов. Я передам его тебе». Он сразу же посвятил меня и дал мне необходимые инструкции. Тогда у меня возникла мысль, что ранее, когда я занимался колдовством с целью убийства людей, мне для этого потребовалось четырнадцать дней, а чтобы наслать град, — семь дней, в то время как сейчас я получаю знания, которые освободят меня в любое время — днем или ночью, в зависимости от того, когда я прибегну к медитации, а для одаренных и тех, кому благоприятствует карма, даже слышания достаточно, чтобы достичь Освобождения. Я сказал себе: «Что ж, вероятно, я один из таких одаренных!» И я так возгордился, что не мог сосредоточиться и вместо этого уснул и в результате был лишен возможности испытать учение на практике.

Через несколько дней лама, придя ко мне, сказал: «Ты называл себя великим грешником, пришедшим с нагорья, и в этом ты совершенно прав. Со своей стороны, я был слишком многообещающ, воздавая похвалу моему учению. Теперь я хорошо понимаю, что не смогу обратить тебя. Есть монастырь в Лхобраке, называемый Дово-Лунг (Пшеничная Долина), где живет сейчас преданный ученик великого индийского святого Наропы. Он самый достойный из достойнейших, настоящий принц среди переводчиков, обладающий знаниями новых Тантрийских Учений, не имеющий себе равных во всех трех мирах. Его зовут Марпа Переводчик. Между тобой и им есть кармическая связь, идущая от прошлых жизней. К нему ты должен пойти».

Услышав это имя, я ощутил невыразимую радость. Меня охватил благоговейный трепет, и слезы брызнули из глаз. Так велико было чувство веры, пробудившееся во мне. И я, взяв с собой только несколько книг и провизию на дорогу, отправился туда с единственной целью — найти этого гуру. Весь путь мной владела одна мысль: «Когда я взгляну на моего гуру? Когда я увижу его лицо?»

За ночь до моего прибытия в Пшеничную Долину Марпа видел во сне, что его гуру — великий святой Наропа, явился к нему и, совершив церемонию посвящения, дал ему дордже, сделанный из лазурита, пятиконечный и слегка потускневший, а также наполненный эликсиром золотой сосуд, в котором держат освященную воду, и велел ему смыть налет с дордже эликсиром и установить дордже на Знамени Победы. Он сказал, что это угодно Победителям прошлых времен, будет служить благу всех живущих и поможет Марпе и другим людям в достижении их целей.

Сказав это, святой снова поднялся на Небеса, и Марпа во сне увидел, что он выполнил приказание своего гуру — обмыл дордже святым эликсиром и поднял его вместе со Знаменем Победы. И дордже стал излучать такое яркое сияние, что оно наполнило своим светом все миры. Свет этот озарил все существа, обитающие в Шести Мирах (Лока) и рассеял все их страдания. И в радости, в которой они пребывали, не было примеси печали. Охваченные верой, они все с благоговением взирали на Марпу и его Знамя Победы. Одни пели хвалебные песнопения, другие приносили дары. Победители благословили Знамя и совершили церемонию посвящения, и сам он ощущал радость и гордость. Он проснулся в счастливом состоянии духа.

Жена его, принеся завтрак, обратилась к нему с такими словами: «О, господин! Я видела ночью во сне двух женщин, которые, как они сказали о себе, пришли из Западной Страны Ургьен. Они принесли с собой хрустальную чайтью, {Это реликварий, или ковчег в форме миниатюрной ступы. Такую же хрустальную чайтью принесли дакини во время вознесения Миларепы. См. с. 428—430.} которая выглядела немного потускневшей, и попросили сказать тебе, что твой гуру Наропа велел тебе освятить ее согласно полному ритуалу и поместить на вершине горы. А ты ответил, что ее уже благословил великий святой Наропа, но так как, что бы он ни велел, должно быть исполнено, ты обмыл её святой водой, освятил и установил на вершине горы, и она излучала свет, такой яркий, как свет солнца и луны, и породила несколько других чайтий, которые появились на вершинах соседних гор, и их охраняли две женщины. Что означает этот сон?»

Хотя внутренне радуясь совпадению снов, Марпа, однако, виду не подал и сказал ей: «Я не понимаю значения снов, которые не имеют причины. Сейчас я пойду на поле, которое я буду пахать. Приготовь мне все, что нужно для работы». Удивившись, жена возразила: «Ведь у тебя всегда есть работники, которые сделают эту работу. Что скажут люди, если ты, знаменитый лама, пойдешь работать в поле, как простой крестьянин? Это вызовет ненужные разговоры. Прошу тебя, не ходи!» Но Марпа не внял ее уговорам и перед уходом наказал: «Принеси мне хорошую порцию чанга». Когда жена принесла ему целый кувшин, он сказал: «Этого должно хватить для меня. Принеси еще для гостей». Она принесла еще один кувшин, который он поставил на землю и накрыл шляпой. Во время отдыха он пил свой чанг, сидя рядом с этим кувшином.

Тем временем я шел по дороге, расспрашивая каждого встречного: «Где живет великий йог Марпа Переводчик?» Но к кому я ни обращался, никто не мог мне ответить. Я спросил еще одного, и он сказал, что есть человек по имени Марпа, который живет здесь поблизости, но нет никого, кто бы носил такой титул — великий йог Марпа Переводчик. Я тогда спросил его, где находится Пшеничная Долина. Он показал: «Вон там». Я поинтересовался, кто живет в том месте, и он ответил, что там живет человек, которого зовут Марпа. «Не зовут ли его еще как-то?» — спросил я. Он сказал, что некоторые называют его также ламой Марпой. Это развеяло мои сомнения, и я понял, что здесь живет тот Марпа, которого я разыскивал. Я тогда спросил, как называется возвышенность, на которой я нахожусь, и он ответил, что она называется Чхё-ла-ганг (Возвышенность Дхармы). Я подумал, что это очень благоприятный знак, так как я впервые вижу обитель моего гуру с этой возвышенности.

Идя дальше, я продолжал расспрашивать встречных о Марпе. Мне встретились пастухи и с ними юноша приятной наружности и нарядно одетый. На нем были украшения, и волосы его были умащены и хорошо причесаны. На мой вопрос старшие не могли ответить, но юноша сказал мне: «Ты, должно быть, спрашиваешь о моем господине и отце, который имеет обыкновение продавать все в нашем доме для того, чтобы купить золото и отправиться с ним в Индию, откуда он возвращается с громадным количеством бумажных свитков. Если ты спрашиваешь именно о нем, то он сегодня пашет поле, но этим он никогда не занимался раньше». Я подумал, что это, вероятно, тот человек, которого я ищу, но мне было трудно поверить тому, что он, знаменитый переводчик, пашет землю. Размышляя так, я продолжал идти, пока не встретился с ламой крупного телосложения, довольно полным, с глазами навыкате и имевшим очень величественный вид. Он пахал. В тот момент, когда мой взгляд остановился на нем, меня охватил трепет и ощущение такого невыразимого восторга, что я потерял всякое представление о том, где нахожусь. Когда я пришел в себя, я обратился к ламе с вопросом: «Почтенный господин, где здесь живет преданный ученик известного святого Наропы по имени Марпа Переводчик?» Какое-то время лама внимательно меня рассматривал и затем спросил: «Откуда ты? Чем ты занимаешься?» Я ответил, что я великий грешник с Нагорья Цанг и что, услышав о знаниях и учености Марпы Переводчика, я пришел к нему получить Истинное Учение, чтобы с помощью его достигнуть Освобождения. На это лама сказал: «Хорошо, я устрою тебе встречу с ним, если ты закончишь эту работу для меня», — и, вытащив из-под шляпы чанг, дал мне выпить. Выпив его, я ощутил бодрость. Лама, наказав мне работать старательно, ушел и оставил меня одного. Я допил чанг и затем охотно принялся за работу.

Вскоре пришел тот юноша, которого я встретил с пастухами, и сообщил мне, что меня приглашают в дом. Я очень этому обрадовался и сказал ему: «Лама выполнил мою просьбу, и поэтому я хочу закончить эту работу для него». И я продолжал работать, пока не вспахал все поле. Так как это поле помогло мне познакомиться с моим гуру, его стали называть Полем Помощи. Летом дорога пролегала по краю этого поля, а зимой пересекала его.

Когда я вошел вместе с юношей в дом, я увидел ламу, сидящего на двух подушках, поверх которых был постлан ковер. Лама уже привел себя в порядок, хотя на лбу и у носа видны были следы пыли. Он был грузным, с выдающимся вперед животом. Узнав в нем того же человека, с которым я недавно встретился, я огляделся, ожидая увидеть другого ламу.

Тогда сидящий на подушках лама сказал: «Конечно, ты не знал, что я Марпа. Теперь ты знаешь и можешь приветствовать меня». {Ученик обязан выражать почтение учителю.}

Я тотчас же поклонился и, коснувшись лбом его ног, приложил их к моей голове. Совершив эту церемонию, я обратился к Марпе с такими словами: «О, почтенный учитель, я, великий грешник с Западного Нагорья, пришел, чтобы отдать тебе мое тело, речь и мысль. Прошу тебя обеспечивать меня пищей и одеждой и обучать меня тому, что поможет мне достигнуть Освобождения в течение этой жизни».

Лама ответил: «Так как ты великий грешник, ты не имеешь ничего общего со мной. Я не посылал тебя совершать грехи от моего имени. Какие грехи ты совершил?» После того, как я подробно рассказал ему о своей жизни, лама поставил следующее условие: «Мне нравится,— сказал он,— твое предложение посвятить мне тело, речь и мысль, но я не могу обеспечивать тебя и пищей и одеждой и одновременно обучать. Или я буду содержать тебя, а учиться ты будешь в другом месте, или тебе придется самому обеспечивать себя пищей и одеждой, а я буду заниматься только твоим духовным развитием. Выбери то, что тебе предпочтительнее. Если я передам тебе Истину, достижение Освобождения будет зависеть только от тебя, от твоего усердия и целеустремленности». Я ответил: «Я пришел к тебе, мой лама, за Истиной. Я найду пищу и одежду в другом месте». Сказав так, я тут же начал раскладывать свои вещи и несколько своих книг положил на полку вблизи алтаря. Но лама сразу же запретил мне: «Убери свои старые книги; своим холодом они испортят мои священные реликвии и книги». {Объяснение этому, приведенное в следующем абзаце, соответствует взгляду тибетских адептов оккультизма, согласно которому книги так же, как люди, имеют свою ауру. Поэтому Марпа не разрешил Миларепе поставить книги по черной магии рядом с книгами по белой магии и священными реликвиями.}

Я сразу подумал, что он знает, что среди моих книг были и книги по черной магии, и поэтому он запретил класть их вместе с его священными реликвиями. Я взял книги с собой и держал в отведенном мне помещении. Так я прожил несколько дней. Жена моего учителя кормила меня и снабжала всем необходимым.

Так закончился этап моей жизни, ознаменованный встречей с Учителем и первым рождающим заслугу деянием.

О том, как Джецюн выполнял приказания своего гуру Марпы, подвергшего его необычным испытаниям, как много он страдал и как в отчаянии он три раза уходил от Марпы, чтобы найти другого учителя, и снова возвращался к Марпе.

Через несколько дней я отправился просить подаяние и, обойдя всю долину Лхобрак, собрал 420 мер ячменя, {Названное у г-на Бако (с. 94) количество — 21 мера, по-видимому, соответствует 420 мерам, приведенным в нашем тексте, если допустить, что это разные меры, из которых одна большая равна 20 малым.} из которых 280 я отдал за большой медный сосуд с четырьмя ручками по одной с каждой из четырех сторон, который не имел ни одного изъяна ни внутри, ни снаружи. За 20 мер я купил мясо и чанг. Оставшиеся 120 мер я насыпал в большой мешок и, положив сверху медный сосуд, вернулся с этим домой. Я несколько устал и, когда снимал с себя ношу, неосторожно ударил ею об пол, и дом немного задрожал. Это, по-видимому, рассердило моего учителя, так как он вскочил с места и закричал: «Ага, ты, послушник, оказывается, сильный малый! Ты хочешь убить всех нас, сотрясая дом своей силищей? Вон со своим мешком!» — и толкнул ногой мешок. Мне пришлось вынести мешок из дома и поставить его снаружи. Я подумал тогда, что мой учитель просто немного вспыльчив и что впредь мне следует вести себя в его присутствии осторожно, но моя вера в него ни на секунду не была поколеблена. {Как будет видно из следующих глав, гнев, жестокость, злоба, которые Марпа проявляет по отношению к своему ученику Миларепе, были им разыграны. Ни один настоящий гуру никогда не допустит в себе таких состояний. Притворяясь разгневанным, Марпа преследовал две цели: испытать Миларепу и заставить его искупить совершенные им преступления.

Испытаниям подвергают всех кандидатов для проверки их пригодности к ученичеству (адхикара). Только выдержавшие их становятся учениками, и их обучают тем областям знания, к которым, согласно результатам испытаний, они наиболее восприимчивы.}

Опорожнив сосуд, я снова внес его в дом и, поклонившись, преподнес его ламе. Он возложил руку на него в знак принятия и, не отводя руки и закрыв глаза, пребывал некоторое время в молитве. Когда он закончил молиться, я заметил, что по лицу его текут слезы. Он сказал тогда: «Это хорошее предзнаменование. Я отдаю этот сосуд моему гуру Наропе», и сопроводил эти слова соответствующим жестом. Затем взяв сосуд за ручки, он энергично потряс его и ударил палкой изо всех сил, произведя сильный звон. После этого он поставил сосуд в конце алтаря и наполнил его очищенным сливочным маслом, которое употреблялось для алтарных лампад.

Страстно желая достигнуть Освобождения, я не раз умолял его передать мне некоторые наставления, и в ответ он однажды сказал мне: «В провинциях Ю и Цанг у меня есть немало преданных учеников и последователей из мирян, которые очень бы хотели прийти ко мне, но их всякий раз грабят по дороге пастухи-кочевники Ямдака и Талунга, а также Лингпа. И поскольку это происходило неоднократно, мои ученики лишены возможности прийти ко мне с запасами провизии и подарками. Пойди и напусти на грабителей град. Это будет полезное для религии дело. Тогда я передам тебе наставления, относящиеся к Истине».

Я тотчас же отправился туда и напустил сильнейшую грозу с градом в каждом из указанных мест, когда, вернувшись, я спросил ламу об обещанных наставлениях, то услышал в ответ: «Что? За твои две-три жалкие градины ты осмеливаешься спрашивать о Святейшей Дхарме, которую я получил в Индии такой дорогой ценой. Нет, сударь, если ты, действительно, стремишься к Истине, пойди и посредством магии, адептом которой ты себя считаешь, уничтожь некоторых горцев Лхобрака, так как они тоже часто грабили моих учеников, когда они шли ко мне из Ньял-Ло-ро, и не раз оскорбляли и меня. Если ты сумеешь в доказательство своих магических способностей расправиться с ними, я сообщу тебе Мистические Истины, переданные мне моим почитаемым гуру, великим пандитом Наропой — Истины, с помощью которых можно за одну жизнь достигнуть Освобождения и прийти к состоянию Будды».

Снова я выполнил приказание гуру, и мое магическое проклятие произвело действие: горцы Лхобрака подрались друг с другом, и во время драки многие были убиты. Однако при виде крови, я ощутил глубокое раскаяние и боль. Мой гуру, узнав, что среди убитых было много его обидчиков, сказал мне: «Правда, что ты настоящий адепт магии». И он назвал меня Тучхеном (Великим Магом). Когда я снова попросил его передать мне приносящие Спасение Истины, лама в ответ сказал: «Ха, ха! Я должен сообщить тебе самые сокровенные Истины, которые я получил в Индии, отдав за них все мое земное состояние, — Истины, которые все еще исторгают священное дыхание Ангельских Существ, передавших их, и это все в обмен на твои злодеяния? Нет, сударь, такое только может вызвать смех. Если бы на моем месте был бы кто-то другой, он бы убил тебя за такую дерзость. Пойди и восстанови уничтоженные тобой посевы пастухов и воскреси убитых людей Лхобрака. Если ты можешь сделать это, тогда хорошо, я соглашусь передать тебе Истины. А если не можешь, тебе лучше не появляться передо мной снова». И он гневался так, как будто собирался побить меня. Я же был низвергнут в пучину отчаяния и горько плакал. Жена ламы жалела меня и старалась утешить.

На следующее утро лама был настолько добр, что пришел ко мне сам и сказал: «Боюсь, что был слишком суров с тобой вчера вечером, но не принимай это слишком близко к сердцу. Будь терпелив и жди, и тебе будет передано Учение. Но мне думается, что ты умелый парень. Поэтому я хотел бы, чтобы ты построил дом для моего сына Дармы-Додай (Юноша, Букет Сутр). Когда ты его закончишь, я не только сообщу тебе Истины, но также буду обеспечивать тебя пищей и одеждой во время твоего обучения». «Но,— настаивал я,— что случится со мной, если за это время мне придется умереть, не освободившись?» Он ответил: «Я обещаю, что за это время ты не умрешь, не освободившись. Мое учение дает определенную гарантию.

И поскольку ты, по-видимому, обладаешь значительным запасом энергии и упорством, ты можешь стремиться к цели беспрепятственно, независимо от того, достигнешь ли ты Освобождения в течение одной жизни или нет. Моя секта не совсем такая, как другие секты. В ней больше божественных эманации и более непосредственное духовное откровение, чем в какой-либо другой секте». {Ламаисты, как и христиане, верят в божественную благодать, которая посылается людям на земле в виде волн, излучаемых духовными существами. Марпа считал, что божественные покровители его секты осуществляют непосредственное руководство телепатически и могут оказывать ученикам более действенную помощь, чем гуру других сект.} Утешенный и обрадованный этими обещаниями, я сразу спросил ламу о плане дома. Поручая мне эту работу, лама (как я понял потом) преследовал три цели. Во-первых, он хотел построить дом в защищенном и труднодоступном месте, на котором ввиду его стратегического положения его родственники, объединившись, договорились не строить никаких укреплений, {Как отмечает Бако (с. 97), в то время в Тибете не было центрального правительства, а Китай еще не распространил свою власть. Поэтому соперничающие друг с другом местные феодалы действовали по собственному произволу.} дав об этом клятву друг другу. Во-вторых, он хотел, чтобы я искупил мои преступления. И в-третьих, он намеревался ввести в заблуждение своих родственников, создав для себя возможность беспрепятственно выстроить дом там, где он хотел.

У него был свой план действий, и он осуществил его следующим образом. Поднявшись со мной на возвышенность, обращенную к востоку, и выбрав там место, он начертил план круглого здания и приказал приступить к строительству на этом месте.

Я сразу принялся за работу. Когда я возвел уже половину здания, он пришел и сказал, что, давая указания, он недостаточно хорошо обдумал их и что я должен прекратить работу, сломать то, что я построил, и отнести землю и камни на то место, откуда я их брал.

Когда я выполнил этот приказ, лама, казавшийся мне пьяным, {Это также было разыграно Марпой для того, чтобы не только осуществить свой план, но и подвергнуть Миларепу самым суровым испытаниям.} повел меня на возвышенность, обращенную на запад, и, приказав мне строить там другой дом, начертал план в форме полумесяца и ушел. Когда я возвел половину требуемой высоты, лама снова пришел ко мне во время моей работы и сказал, что и этот дом не годится и я должен глину и камни отнести обратно туда, откуда я их принес. Я снова повиновался ему, и лама затем повел меня на возвышенность, обращенную к северу, и сказал мне: «Мой Великий Маг, по-видимому, я был пьян, когда я в прошлый раз велел тебе построить этот дом, и поэтому дал тебе неверные указания. Вероятно, это была моя ошибка. Но сейчас ты должен построить мне на этом месте действительно хороший дом». Я осмелился сказать ему, что непрестанно строить дома, чтобы затем разрушать их, накладно и для него и для меня. Я умолял его подумать сначала, как следует, а затем давать приказания. Он сказал: «Я не пьян сегодня и я хорошо обдумал этот вопрос. Дом тантрийского мистика должен быть треугольным. Поэтому построй мне дом такой формы. Этот дом мы не будем разрушать».

Теперь я строил уже дом треугольной формы. Когда я выполнил третью часть работы, лама пришел ко мне и спросил: «Кто приказал тебе строить такой дом?» Я отвечал: «Этот дом для сына твоего преподобия я строю по твоему указанию». «Я не помню, что я приказывал тебе это делать,— сказал он.— Но если это так, как ты говоришь, то в тот момент я, должно быть, не совсем владел собой или был в каком-то невменяемом состоянии». «Но,— настаивал я,— боясь, что что-то подобное может случиться, я осмелился просить твое преподобие тщательно обдумать этот вопрос, и тогда ты соблаговолил убедить меня, что ты все тщательно обдумал, и что этот дом не будет разрушен. И твое преподобие тогда имели вполне нормальный вид». Лама возмутился: «Как ты это докажешь? Как? Ты что хочешь погубить меня и мою семью путем колдовства или запереть нас в твоем треугольном доме, имеющем вид магического треугольника? Но я же не отнял у тебя твое фамильное наследство. И ты ведь хочешь получить религиозные знания. Но сама форма этого дома может восстановить всех местных богов против тебя. Ты постарайся все разрушить сразу и отнеси все камни и глину на место. Тогда я передам тебе те наставления, которые ты желаешь получить. Но если ты не выполнишь моих указаний, ты можешь уходить!» И лама был, по-видимому, очень рассержен. Я крайне опечалился этим, но другого выхода у меня не было. Я стремился к познанию Истины, и мне ничего не оставалось делать, как разрушить и этот дом и с материалом поступить так, как мне было приказано.

Из-за тяжелой работы у меня образовалась большая рана на спине между плечом и позвоночником, но я не осмеливался показывать ее ламе, который, я боялся, будет недоволен, если я это сделаю. Я также не показывал ее его жене, чтобы она не подумала, что я хочу этим подчеркнуть, какую тяжелую работу я для них выполняю. Поэтому я никому не говорил о своей болезни, а только попросил жену ламы уговорить его дать мне обещанные наставления. Она пошла к мужу и сказала: «Мой господин, твои бессмысленные затеи со строительством домов только изматывают силы этого бедного юноши. Прошу, пожалей его сейчас и дай ему наставления». Лама отвечал: «Приготовь хороший обед и позови его». Она приготовила обед и привела меня. Лама тогда сказал мне: «Великий Маг, не обвиняй меня напрасно, как ты обвинял меня вчера. Что касается наставлений, я их тебе дам». И он научил меня четырем формулам о Прибежищах, {Прибежищами являются Будда, Дхарма (правила поведения, изложенные в Буддийском Писании) и Сангха (или буддийская община), в которой духовенство играет руководящую роль. В Северном буддизме обращение к Прибежищам положено в основу различных формул, напоминающих формулу исповедания веры.} а также молитвам, правилам и обетам и добавил: «Они называются временными религиозными наставлениями. Но если ты стремишься получить вневременные религиозные наставления, то есть мистические истины, ты должен поступать так». И он рассказал мне эпизод из жизни его гуру Наропы и закончил рассказ словами: «Но ты вряд ли сможешь сделать так. Боюсь, что это будет слишком трудно для тебя». Тем не менее, его рассказ произвел на меня глубокое впечатление. Я не мог сдержать слез из-за переполнявшей мое сердце веры и решил делать все, что лама мне прикажет.

Через несколько дней лама пригласил меня пойти с ним на прогулку. Во время прогулки мы подошли к месту, на котором, как было уже упомянуто, дяди и двоюродные братья ламы договорились ничего не строить и которое теперь ими охранялось. Здесь лама остановился и сказал: «Теперь ты должен построить обычный, с квадратным основанием дом в девять этажей с украшениями в верхней части, образующей десятый этаж. Этот дом не будет разрушен, и после окончания строительства я передам тебе Истины, которые ты жаждешь получить, и буду обеспечивать тебя всем необходимым, когда ты будешь находиться в уединении, совершая садхану (медитацию)». Здесь я осмелился попросить его пригласить в качестве свидетеля его жену, которую я обычно называл Почтенной Матерью. Он согласился, и я пошел пригласить Почтенную Мать, а лама в это время занялся составлением плана дома. Когда мы пришли, я сказал в присутствии обоих: «Я уже построил три дома, но каждый из них мне пришлось разрушать. В отношении первого лама сказал, что он недостаточно хорошо обдумал вопрос; по поводу второго он сказал, что был пьяный, когда давал приказание строить, а относительно третьего, что он был вне себя или почти что сумасшедшим и не помнит, что давал мне распоряжение строить его. Когда я напомнил ему об обстоятельствах, связанных с третьим домом, он потребовал от меня доказательств и был очень рассержен тогда. Теперь он еще раз приказывает мне строить дом, и поэтому я прошу, чтобы ты, моя Почтенная Мать, согласилась быть свидетелем его слов». В ответ она сказала: «Конечно, я могу быть свидетелем, но твой гуру [Почтенный Отец] такой своенравный, что он не обратит на нас никакого внимания. Кроме того, Почтенный Отец делает совершенно ненужное дело: нет необходимости во всех этих строительствах. Совершенно бесполезное занятие заставлять тебя беспрестанно строить дома только для того, чтобы их снова сносить. К тому же мы не имеем прав на этот участок, который охраняется всеми родственниками твоего гуру. Это тот участок, о котором они дали клятву друг другу. Но Почтенный Отец не считается с моим мнением, и я только рискую вызвать ссору». Обратившись к своей жене, лама сказал: «Делай то, что тебя просят: будь свидетелем, а затем возвращайся домой и предоставь мне заняться моим делом. Не нужно вмешиваться в то, о чем тебя не просят».

Снова я приступил к работе и, заложив квадратный фундамент, начал возводить здание. Случилось так, что старшие ученики моего гуру — Нгогдун-Чудор родом из Жунга, Цуртён-Ванг-гай из Дела и Метён-Цёнпо из Цанг-ронга ради физической разминки принесли к тому месту, где я работал, большой камень. Так как это был хороший по размеру камень, я использовал его в качестве краеугольного, установив его над фундаментом вблизи дверного проема и довел строительство до второго этажа, когда Марпа пришел посмотреть на мою работу. Осмотрев все здание очень тщательно и заметив камень, который принесли три его старших ученика, он сказал: «Великий Маг, где ты достал этот камень?» «Твое преподобие, его принесли ради разминки три твоих старших ученика»,— отвечал я. «Если это так,— сказал он,— то ты не имеешь права использовать для строительства дома камень, принесенный ими. Потрудись вытащить его и вернуть на то место, откуда он был принесен». Я напомнил ему о его обещании не разрушать это здание. Но он тогда сказал мне. «Я не обещал позволять тебе использовать в качестве рабочих моих лучших учеников, посвященных в мистические истины, дважды рожденных. Кроме того, я не приказываю тебе разрушать все здание, но только вытащить тот камень, принесенный моими лучшими учениками, и отнести его на прежнее место».

Мне ничего не оставалось делать, как разобрать сверху донизу возведенную мной стену. Вытащив камень, я отнес его туда, откуда он был принесен. Как только лама увидел, что я выполнил его приказание, он пришел и сказал: «Сейчас ты можешь сам принести этот камень и установить его в том же месте». Приложив усилие, равное силе трех, я смог это сделать. Этот камень впоследствии стали называть Гигантом в знак необычной физической силы, которую я приложил, чтобы поднять его.

Когда я был занят закладкой фундамента на этом запретном месте, некоторые из тех, кто видел меня, говорили: «Кажется, Марпа действительно, собирается строить дом на этом утесе. Не лучше ли помешать ему?» Но другие сказали: «Марпа сам не знает, что делает. Он заполучил дюжего молодого послушника из Нагорья и, будучи одержим манией строительства, заставляет этого бедного парня строить на каждом близлежащем кряже, утесе, холме дома по неудачным планам. Затем он велит ему разбирать наполовину выстроенный дом и относить материал обратно, туда, откуда он был принесен. Наверняка он сейчас сделает то же самое. Но если он не сделает этого, у нас достаточно времени, чтобы помешать ему. Подождем и увидим».

Однако они вскоре убедились, что Марпа не собирается разрушать дом. Когда уже был построен седьмой этаж, и у меня около поясницы появилась еще одна рана, родственники Марпы сказали друг другу: «Он не собирается сносить это здание. То, что сносились другие, было только маскировкой, рассчитанной на то, чтобы обмануть нас. Давайте снесем его». И они приготовились осуществить свое намерение. Но лама посредством магии создал большой корпус вооруженной охраны, которая находилась внутри дома и снаружи. Всех замысливших нападение охватил страх. Они спрашивали друг у друга: «Откуда Марпа Переводчик мог получить такое большое подкрепление?» — и не осмеливались начинать войну с ним. Вместо этого каждый тайно выразил свое уважение Марпе, и затем все стали его последователями.

Около того времени прибыл Метён-Цёнпо родом из Цанг-ронга, чтобы получить Великое Посвящение в Демчог-мандалу, {Посвящение в практическое применение мистических учений, содержащихся в «Демчог(санскр. Самвара)-тантре», входящей в состав многотомного Ганджура, или Канона Северного Буддизма.} и моя Почтенная Мать тогда сказала мне: «Сейчас подходящий момент для тебя также получить посвящение. Давай попытаемся». Сам я думал, что уже заслужил его. Ведь я смог построить такое здание своими руками, и никто мне не помогал. Никто мне не принес ни одного камня величиной с козлиную голову, ни одной корзины земли, ни одного кувшина воды, ни одного куска глины. Рассуждая так, я был вполне уверен, что буду удостоен посвящения. И поклонившись, я занял место среди посвящаемых.

Увидев меня, лама спросил: «Великий Маг, что ты имеешь в качестве приношений?» Я отвечал: «Твое преподобие обещали мне, что когда я закончу строительство дома для сына твоего преподобия, я получу посвящение и наставления. Поэтому я надеюсь, что твое преподобие будут теперь благосклонны ко мне и удостоят меня посвящения». Лама возмутился: «Какая дерзость! Какая наглость! За то, что ты положил несколько кладок глинобитной стены, я, по-твоему, должен передать тебе священное учение, которое я получил в Индии, отдав за него целое состояние. Если ты можешь заплатить за посвящение, тогда другое дело. Если же ты не можешь, уходи из этого мистического круга». И он ударил меня и, схватив за волосы, вытолкнул из комнаты. Мне тогда хотелось, чтобы я умер тут же на месте. Я проплакал всю ночь. Супруга ламы тогда подошла ко мне и сказала: «Ламу невозможно понять. Он говорит, что принес Святое Учение из Индии сюда для блага всех существ, и обычно он готов учить и проповедовать каждому, даже собаке, если она окажется перед ним, и молиться за нее. Поэтому не теряй веры в него». Так добрая женщина старалась меня ободрить.

На следующее утро лама сам пришел ко мне и сказал: «Великий Маг, тебе лучше прекратить строить этот дом и начать другой, с двенадцатью столбами, с залом и часовней в виде пристройки к главному зданию. Когда ты закончишь его, я передам тебе Наставления».

Еще раз я заложил фундамент здания. Все это время жена ламы кормила меня каждый день вкусной едой, угощала приправами и чангом, утешала меня и помогала полезными советами.

Когда пристройка была близка к завершению, прибыл Цуртён-Ваггай родом из Дела, чтобы получить Великое Посвящение в мандалу эзотеризма. {В подлиннике Gsang-'dus (произн. Санг-дю). Так называется очень сокровенная, эзотерическая часть учения, передаваемого при посвящении в оккультные науки школы Каргьютпа. В другом контексте (с. 262, 423, 425, 442) Санг-дю — тибетское имя тантрийского божества, называемого на санскрите Гухьякала. Буквально «санг-дю» означает «эзотерический» (или «скрытый») в применении к оккультному знанию, получаемому с помощью сверхъестественной способности сиддхи (букв, «достижение»). Другие виды такой проницательности, которыми обладает сиддха, известны как «чир-дю», то есть «экзотерический» (или «открытый») и «нанг-дю» («тайный»).}

Тогда супруга ламы сказала мне: «Мой сын, на этот раз нам удастся тебя посвятить». Она дала мне сливочное масло, кусок ткани для одеяла и небольшой медный сосуд и велела мне пойти и сесть среди учеников, которые должны были получить посвящение. Лама, заметив меня, сказал: «Великий Маг, заняв место среди посвящаемых, имеешь ли ты что-нибудь, чтобы заплатить за посвящение {То есть непосредственного постижения Истин, осуществляемого под руководством знающего гуру.}» Я показал масло, ткань и медный сосуд и сказал, что это будет моей платой. На это лама ответил, что эти вещи уже принадлежат ему, так как их принесли другие ученики в качестве платы за посвящение, что я должен принести то, что принадлежит мне или же выйти из посвятительного круга, и он встал, охваченный гневом, и пинками вытолкал меня. В этот момент я хотел провалиться сквозь землю.

Тогда у меня появилась мысль: «Так как я погубил посредством колдовства стольких людей и уничтожил градом посевы, все мои страдания сейчас — кармические последствия этих злодеяний или,— продолжал я размышлять,— лама увидел во мне такое, из-за чего, он знает, я не смогу воспринять и практически применять Учение, или же,— вопрошал я себя,— лама не относится ко мне лично с приязнью и уважением?» «Что бы ни было,— сказал я себе,— без религии жизнь человека ничего не стоит». И я начал думать о самоубийстве. В этот момент супруга ламы принесла ее долю от приношений освященной еды и выразила мне свое искреннее сочувствие. Но я потерял вкус даже к освященной еде и проплакал всю ночь.

На следующее утро лама сам пришел ко мне и сказал: «Ты должен закончить оба здания. Тогда я обязательно передам тебе Наставления и Истины».

Возобновив работу, я вскоре почти закончил пристройку, но к тому времени на пояснице у меня появилась еще одна рана. Кровь и гной сочились из всех трех ран, и скоро вся моя спина превратилась в одну сплошную рану. Я показал ее моей Почтенной Матери и, напомнив ей об обещании ламы передать мне Наставления, просил ее походатайствовать об мне перед ламой с тем, чтобы он согласился передать мне Истины, которые я жаждал получить. Моя Почтенная Мать, осматривая внимательно мои раны, обливалась слезами и обещала поговорить обо мне с ламой. Она пошла к ламе и сказала ему: «Великий Маг выполнил такую огромную работу, и его руки и ноги все покрылись трещинами и синяками, а на спине появились три огромные раны, из которых сочится кровь и гной. Я слышала раньше о пони и ослах с такими ранами и видела даже несколько таких животных, но никогда прежде не слышала, что у людей могут быть такие раны и тем более не видела таких людей. Какой позор ты навлечешь на себя, если люди узнают об этом. Ты, такой высокоуважаемый и почитаемый лама, оказался таким жестоким! Кроме того, ты же обещал, что после завершения строительства ты передашь ему наставления, которые он так сильно желает получить». Лама отвечал: «Да, обещал. Я обещал ему, что, когда десятиэтажное здание будет закончено, я передам ему наставления, но где эти десять этажей? Он закончил их?» «Но,— настаивал мой ходатай,— он сделал пристройку, намного превышающую размерами десятиэтажное здание». «Много разговора, мало дела, как гласит пословица,— возразил лама.— Когда он закончит десятый этаж, я дам ему наставления, но не раньше. А правда, что на его спине появились раны?» «О Почтенный Отец, твой деспотизм мешает тебе даже взглянуть. Иначе ты не мог бы не заметить, что у него не просто рана на спине, но что вся его спина — это сплошная рана». Сказав это самым суровым тоном, супруга ламы поспешила выйти. Но лама окликнул ее и сказал: «Пусть парень придет ко мне».

Я пришел к нему, сильно надеясь, что наконец мне будут переданы наставления, но вместо этого он только велел мне показать мою больную спину. Осмотрев ее очень внимательно, он сказал: «Это ничто по сравнению с теми испытаниями и страданиями, которые перенес мой господин святой Наропа. Ему пришлось подвергнуть свое тело двенадцати большим и двенадцати малым испытаниям, которые в сумме составляют двадцать четыре. Я сам не жалел своего имущества и своей жизни, и, готовый пожертвовать ими, беззаветно следовал и служил моему учителю Наропе. Если ты действительно ищешь Истину, не выставляй напоказ свое усердие и трудись, пока не выполнишь порученное тебе дело». Снова мои надежды рухнули.

Затем лама, сложив свою одежду так, что получилось нечто вроде подушки, показал мне, как ее укладывают на пони и ослов, когда у них натерты спины, и посоветовал мне сделать то же самое для себя. Когда я спросил его, какова польза от этой подкладки, когда вся спина — сплошная рана, он холодно ответил, что в рану не будет попадать земля и не будет ее ухудшать, и добавил, что я должен продолжать носить глину и камни. Получив такое указание от моего гуру, я понимал, что такова его воля и что я обязан подчиниться и продолжать работу. Но теперь я уже носил ношу не на спине, а перед собой. Лама, увидев, как я работаю, говорил себе: «Заслуживает похвалы тот благородный шишья, который бескорыстно повинуется приказаниям своего гуру». И он втайне плакал от радости, видя мою искренность и веру в него.

А раны тем временем все ухудшались и воспалились. Я испытывал такую сильную боль, что не мог больше работать, и попросил жену ламы снова похлопотать за меня и просить ламу передать мне Истины. Но даже если мне в этом будет отказано, я просил разрешения отдохнуть некоторое время, до тех пор, пока не смогу снова работать. В ответ на ее просьбу лама сказал: «Ни Учения, ни наставлений он не получит, пока не закончит эти здания, но отдохнуть он может, если не в состоянии работать, так как другого выхода нет. Пока пусть он работает столько, сколько может». Тогда Почтенная Мать разрешила мне отдохнуть и лечить мои раны. Когда они частично залечились, лама, не упоминая совсем о наставлениях, сказал мне: «Великий Маг, лучше возобновить строительство и быстро его закончить». Я был уже готов приступить к работе, когда моя Почтенная Мать сказала мне по секрету: «Давай сделаем так, чтобы заставить его передать тебе Учение». Мы посовещались и решили, что я выйду со всем своим скарбом (книгами и т. д.) и с небольшим мешком ячменной муки за спиной и стану говорить ей: «О не удерживай меня, не удерживай!», в том месте дороги, откуда меня мог бы видеть (и слышать) лама, когда он сидел на своем обычном месте. Так я должен был делать вид, что ухожу, а она удерживает меня, говоря: «Не уходи, не уходи! Я сделаю все, чтобы ты получил наставления».

Когда это краткое представление было таким образом разыграно в пределах досягаемости глаз [и ушей] ламы, он позвал жену: «Дамема (Лишенная Эгоизма), что за комедию вы сейчас оба играете?» Его супруга отвечала: «Великий Маг говорит, что пришел сюда издалека в надежде получить от тебя, его гуру, знание Истин, приносящих Спасение. Однако вместо этого он только навлекал твое недовольство и зарабатывал побои. А сейчас, боясь умереть без знания Истин, он собирается отправиться куда-нибудь, чтобы получить их, а я убеждаю его, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему, и стараюсь удержать его». Тогда лама сошел со своего места и, нанеся мне несколько ударов, закричал: «Когда ты впервые пришел ко мне, не предлагал ли ты мне всего себя — тело, речь и ум? А сейчас ты куда собираешься?

Ты принадлежишь мне безраздельно. Если бы я захотел, я мог бы изрубить твое тело на сто кусков, и никто не смог бы мне помешать. Но даже если ты собираешься уйти, какое ты имеешь право уносить из моего дома муку?» Сказав это, он сшиб меня с ног и избил, а затем отнес мешок с мукой обратно в дом.

Это повергло меня в состояние невыразимой скорби, с которым может сравниться горе матери, потерявшей своего единственного сына. Но в то же время я был поражен властностью и величием ламы, и меня осенила мысль, что причиной случившегося является мой разговор с женой ламы. Мне не оставалось ничего другого, как вернуться, лечь и плакать. Почтенная Мать сказала, что, очевидно, ламу невозможно тронуть абсолютно ничем — ни молитвами, ни мольбами, ни уловками. Но, будь уверен, он, в конце концов, посвятит тебя,— успокаивала она меня.— А пока я попытаюсь научить тебя чему-нибудь». И она научила меня методу, или системе медитации на Дордже-Па-мо, {В подлиннике: Rdorje P'ag-mo (произн. Дордже-Па-мо); санскр. Ваджраварахи, в переводе - Неизменная (или Подобная Молнии) Свиноматка,— имя индийской богини, чей образ свиноматки является мистическим символом. Брахманистская концепция Варахи дана в главе xxiii «Тантра-раджи» (см. Tantrik Texts, ed. By A. Avalon, vol. xii), и ее дхьяна (или способ медитации на ней) описан в Предисловии (с. 43) к этому тому. Ее другое имя — Джанакатмика, то есть обладающая природой Отца (Джанака). Согласно утверждениям верующих, Дордже-Па-мо сейчас воплощена в настоятельницу известного монастыря Сам-динг, которая является единственным воплощенным женским божеством Тибета.} что значительно облегчило мое внутреннее состояние, хотя я не получил всей благодати от реализации знания.

Но за то, что я получил, я был премного благодарен моей Почтенной Матери. Я думал о том, что, так как она является женой моего гуру, Истины, которые она мне передала, помогут искупить мои преступления. Поэтому я старался выразить ей свою благодарность, оказывая ей маленькие услуги. Так, я смастерил для нее скамейку, на которой она могла сидеть, когда доила коров летом, и еще одну, на которой она могла сидеть, когда обжаривала ячмень во дворе перед домом.

Вскоре я начал серьезно думать об уходе отсюда, чтобы найти другого гуру. Однако, снова взвесив все, я пришел к выводу, что единственный, кто владеет Учением, с помощью которого я смогу получить совершенное Освобождение в этой жизни,— это мой настоящий гуру. Я понимал также, что если я не получу Освобождения в этой жизни из-за преступлений, которые я совершил, я окажусь после смерти в одном из мест преисподней. Поэтому я решил делать все, что в моих силах, и подражать Наропе в аскетических подвигах, его стойкости и непрерывных поисках Спасительной Истины, без обретения которой я не смогу достигнуть Освобождения. В таком настроении я продолжал работать, укладывая камни и заготавливая глину.

В это время прибыл Нгогдун-Чудор родом из Жунга с большой свитой и ценными подарками, так как должен был получить Великое Посвящение в Мандалу (или Ритуал) Гайпа-Дордже {В подлиннике: Dgyes-pa-rdorje (произн. Гайпа-Дорже). Тибетское имя тантрийского божества, а также серия тантр в восьми томах. Санскр. Хеваджра.} и тогда жена ламы сказала мне: «Если Почтенный Отец все еще недоволен тобой, несмотря на твои преданность и послушание, мы преподнесем ему что-нибудь в качестве платы за посвящение, чтобы в любом случае обеспечить твое участие в церемонии. Преподнеси ему эту вещь и прими посвящение. А если он будет возражать я прибавлю мои молитвы к твоим». Сказав это она вручила мне ценную бирюзу темно-синего цвета, которая была ее личной собственностью.

Я пошел к гуру и, отдав ему бирюзу в качестве платы за посвящение, занял место среди участников церемонии. Лама взял бирюзу и, тщательно осмотрев ее со всех сторон, сказал: «Великий Маг, как тебе досталась эта бирюза?» Я ответил: «Почтенная Мать дала мне ее». Он засмеялся и велел позвать жену. Когда Почтенная Мать пришла, он спросил: «Дамема, как мы приобрели эту бирюзу?» Она несколько раз пала ниц перед ним и ответила: «Почтенный Отец, эта бирюза ни в коем случае не является нашей общей собственностью. Это особая часть моего приданого, полученного мной от моих родителей по случаю моего замужества. Вспыльчивость твоего преподобия могла стать причиной нашего развода, и эта бирюза должна была остаться у меня в том случае, если нам пришлось бы разойтись, а пока я должна была хранить ее в тайном месте как мою личную собственность. Но видя, как этот мальчик жаждет получить посвящение, я не могла не отдать эту вещь ему. Пожалуйста, возьми эту бирюзу и удостой его посвящения. Он и так уже столько страдал за то, что его несколько раз изгоняли из Священного Круга. Позволь мне просить тебя смилостивиться над ним, и вы тоже, мои сыновья, Нгогдун и остальные, прошу вас также походатайствовать за него со мной вместе». Закончив эту речь, она снова несколько раз пала ниц перед ним.

Зная о крутом нраве ламы, Нгогдун и другие не посмели ничего добавлять, но только поднялись и, поклонившись, промолвили: «Пусть будет так, как говорит наша Почтенная Мать». Но лама уже надел бирюзу на свое ожерелье и сказал только: «Дамема, из-за твоей глупости мы чуть не потеряли эту ценную бирюзу. Она могла бы вообще пропасть. Не будь глупой. Поскольку ты сама целиком принадлежишь мне, бирюза тоже моя. Великий Маг, если ты имеешь какую-то свою собственность, ты можешь принести ее сюда, и я удостою тебя Посвящения. А эта бирюза не твоя, она принадлежит мне».

Видя, что Почтенная Мать сделала ему приношение этой ценной бирюзой, я надеялся на то, что он, может быть, смягчится и позволит мне принять участие в Посвящении. Поэтому я не уходил. Тогда лама, не желая больше терпеть меня, поднялся и закричал [вероятно] в приступе гнева: «Ты, наглец, почему не уходишь, когда я тебе приказываю? Как ты смеешь оставаться здесь? » И оглушительным ударом он свалил меня навзничь лицом вниз, а затем поднял и с огромной силой швырнул на спину. Он уже собирался схватить палку, чтобы отколотить меня, но тут вмешался Нгогдун и удержал его. Тогда я, ужасно потрясенный, выпрыгнул из окна, заставив ламу забеспокоиться, хотя он не подал виду и все еще притворялся рассерженным.

Я не ушибся во время прыжка, но был так подавлен и обижен, что решил покончить с собой. Снова моя Почтенная Мать пришла ко мне и утешала меня, говоря: «Великий Маг, не принимай это так близко к сердцу. Ты самый дорогой и преданный ученик. Если ты, в конце концов, захочешь уйти, чтобы найти другого гуру, я помогу тебе приготовить подарки и дам тебе все, что нужно в дорогу». Так она старалась утешить меня, прорыдав со мной всю ночь, и совсем забыла о своей обязанности присутствовать на вечерней службе и помогать ламе ее совершать.

На следующее утро лама вызвал меня к себе. Я пошел к нему в надежде, что он выполнит мое самое заветное желание. Но когда я предстал перед ним, он спросил меня, не поколебал ли его недавний отказ посвятить меня мою веру в него и не вызвал ли неприязнь к нему. Я ответил: «Это не поколебало моей веры в тебя, потому что я сознаю, что мои преступления не дают мне возможности принять участие в церемонии, и я испытываю раскаяние». И тут я заплакал. Тогда он велел мне уйти и сказал вслед: «На каком основании ты хочешь обвинить меня с помощью слез?»

Когда я уходил от него, мое сердце как бы разрывалось на части. Казалось, что какой-то смерч подрывает самые его корни. Я подумал о золоте, которым я владел, когда отправился творить зло, и оплакивал теперь судьбу за то, что она лишила меня этого сейчас, когда я хочу посвятить себя религии. «О, если бы я имел сейчас хоть половину того золота! — думал я.— Тогда бы я смог заплатить за посвящение и обучение. Я знаю, что бесплатно лама ничего мне не даст. Мне всегда потребуется иметь что-то для подарка, даже если я найду другого учителя. Другого пути у меня нет. Из-за того, что у меня нет никакого имущества, мне придется умереть неосвобожденным. Лучше было бы для меня сразу покончить с жизнью, чем продолжать жить так. Что же мне делать? О что же мне делать? Пойти наняться слугой к какому-нибудь богачу и из своего заработка скопить золота, чтобы иметь, чем заплатить за посвящение и мое содержание в период покаяния и медитации? Или мне пойти домой и повидаться с матерью? Быть может, там я как-нибудь смогу достать денег. Но ведь я устроил настоящее побоище у себя на родине и из-за моего жестокосердия погубил стольких людей посредством колдовства. Одно из двух, однако, нужно сделать сразу. То ли золото, то ли Учение я должен пойти искать. Но пойти я должен».

Взяв с собой только книги и оставив мешок с мукой, чтобы не навлечь недовольства ламы, я ушел, даже не сообщив моей Почтенной Матери о своем намерении. Когда я прошел 4—5 миль, меня охватило сильное желание увидеть ее еще раз и мучили угрызения совести при мысли о моей неблагодарности: ведь я покинул добрую женщину, не сказав ей ни слова. Было время завтрака, и я, прося милостыню, насобирал немного ячменной муки, достал топлива и, одолжив посуду, приготовил еду. Мне удалось поесть только после полдня. Тогда я подумал, что содержание мое у ламы составляло по крайней мере половину платы за работу, которую я выполнял для него, и теперь, когда мне стоило столько труда приготовить только один утренний завтрак, я вспомнил об изобилии, к которому привык в доме ламы,— вкусных горячих блюдах, всегда вовремя приготовленных его женой, и почувствовал себя неблагодарным за то, что ушел, не попрощавшись с ней, я начал думать о возвращении назад, но не мог окончательно решиться.

Когда я пошел вернуть посуду, которую брал во временное пользование, один старик остановил меня и сказал: «Ну и ну! Ты же молод и можешь работать. Почему ты просишь? Почему ты не зарабатываешь себе на пропитание чтением религиозных книг, если ты умеешь читать? Или если ты не умеешь читать, почему ты не работаешь? Ты бы заработал себе на еду и даже немного сверх того. Ты умеешь читать?» Я отвечал, что я не профессиональный нищий и что я умею читать. Старик сказал: «Тогда пойдем ко мне домой и ты почитаешь мне Писание, а я тебе хорошо заплачу». Я с радостью принял это предложение и почитал ему сокращенный вариант Праджня-парамиты из восьми тысяч стихов. {Праджня-парамита (тиб. S'er p'yin), или Трансцендентальная Мудрость в 21 томе составляет третий большой раздел Канона Северного буддизма, известного как Kah-gyur (в русской транскрипции Ганджур) и соответствует Абхидхарме (тиб. Ch'osnon-pa) — метафизической части Канона южного буддизма, известного под названием Трипитака (Три Корзины [Закона]). Наряду с полным текстом существуют различные сокращенные варианты, один из которых здесь упомянут.} Во время чтения я дошел до жизнеописания одного архата по имени Тактунгу (Всегда Плачущий), где рассказывалось, как этот архат, не имевший денег, продал ради Учения свое собственное тело. Ничто не может быть дороже человеку, чем его сердце, но даже свое сердце он решил продать. Хотя незамедлительным последствием была бы смерть, он не отступил от своей цели.

Когда я сравнил мои испытания с испытаниями этого архата, то мои показались мне не столь уж тяжелыми. Тогда у меня появилась надежда, что, в конце концов, наступит время, когда лама передаст мне Знание, которое я жажду получить. «Но если он этого не сделает,— подумал я,— моя Почтенная Мать разве не обещала помочь мне найти другого гуру?» И я повернул назад.

А теперь я расскажу о том, что произошло после моего ухода. Когда жена ламы обнаружила, что я на самом деле ушел, она пошла к ламе и сказала: «Наконец, Почтенный Отец, твой непримиримый враг покинул тебя. Ты теперь доволен?» «О ком ты говоришь?» — спросил он. «О бедном Великом Маге, с которым ты обращался, как со смертельным врагом». Лама нахмурился, но не мог сдержать слез. «О гуру богов Каргьютпа и духи-хранители,— воскликнул он,— возвратите мне моего достойного ученика!» Сказав так, он накрыл голову мантией и долго пребывал в молчании.

Когда я явился и выразил почтение жене ламы, она очень обрадовалась: «Ты правильно сделал, что вернулся. Думаю, лама теперь сообщит тебе какую-то часть Учения, потому что когда я ему сказала о твоем уходе, он плакал и восклицал: «Пусть мой достойный и одаренный ученик вернется! И я думаю, что ты вернулся по милости ламы». Я, однако, считал, что Почтенная Мать говорит так только для того, чтобы успокоить меня, так как не было соответствия между желанием возвращения «его достойного ученика», как он меня называл, и его отказом передать мне хотя бы крупицы Учения. Если он, действительно, называл меня одаренным, этому можно было бы радоваться, но его отказ передать мне Знание, и то, что он не разрешал мне уйти к другому учителю, чтобы получить его, внушали мне серьезные опасения, что мои страдания не кончились.

Почтенная Мать сообщила ламе о моем приходе: «Почтенный Отец, Великий Маг не оставил нас. Он вернулся. Можно ему войти, чтобы выразить тебе почтение?» «О, это он вернулся не из-за любви к нам, а ради себя,— сказал лама,— но ты можешь разрешить ему войти, чтобы выразить почтение». Когда я вошел, он сказал мне: «Великий Маг, не будь колеблющимся в отношении своих целей. Если ты, действительно, хочешь приобрести Знание, ты должен быть готов пожертвовать жизнью за него. А теперь иди и в первую очередь закончи три оставшихся этажа, и тогда твои желания будут исполнены. Но если ты рассуждаешь иначе, я только напрасно расходую на тебя средства, и ты можешь уходить, куда хочешь».

Я вышел от ламы, не осмелившись ничего ему сказать, но жене его я сказал следующее: «Почтенная Мать, я очень хочу повидаться со своей матерью и, кроме того, я определенно знаю, что лама не передаст мне Учение. Если бы я был уверен, что получу его, когда закончу здание, я бы охотно продолжал работать и закончил бы его. Но я вижу, что лама только выставляет одну причину за другой как оправдание его нежелания посвятить меня. Я знаю, что не получу Посвящения, даже если закончу работу. Поэтому разреши мне вернуться домой. Вам обоим я желаю здоровья и долгой жизни». «Ты прав,— сказала она.— Я обещала найти тебе гуру. Есть ученик у ламы по имени Нгогдун-Чудор, который владеет теми же наставлениями и знаниями, что и лама. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты получил от него то Знание, которое ты желаешь получить. А пока побудь здесь еще несколько дней и делай вид, что ты работаешь». Окрыленный надеждой, я усердно работал несколько дней.

Кажется, великий пандит Наропа имел обыкновение праздновать десятый день каждого месяца, и Марпа также соблюдал этот день. К этому празднику почтенная женщина приурочила осуществление задуманного ею плана. Она приготовила чанг в трех больших сосудах, в каждом из которых содержалось двадцать мер, и разделила приготовленный чанг на фракции. Первую фракцию она собрала в одном сосуде и давала этот чанг Мар-пе через различных помощников (среди которых был и я), и мы не забывали вовремя наполнять его кружку. Вторую фракцию пили ученики, а третью — она сама и, причем, очень мало. Я следовал ее примеру и оставался трезвым. Все остальные ученики оказались в большей или меньшей степени под воздействием чанга. Что касается ламы, то поскольку ему часто наливали этот напиток, он вскоре заснул крепким сном. {Здесь следует указать на то, что излишество было связано, во-первых, с ритуалом, напоминающим возлияния и Святое Причастие, соблюдаемые и в других религиях, и, во-вторых, оно было спровоцировано другими, и поэтому сам Марпа моральной ответственности за него не несет. Как уже отмечалось в нашем Введении, Марпа является представителем переходного периода в истории тибетского буддизма. Его блестящий последователь Миларепа был реформатором, еще более радикальным, чем Дзонкапа — реформатор секты Гелугпа, ставшей официальной церковью Тибета. В то время как Марпа был женат и жил в миру, являясь скорее ученым, чем святым, Миларепа отказался от мирской жизни и своей последующей жизнью показал, что более возвышенный идеал есть полное отречение, строгий аскетизм без компромиссов и оговорок. В одном из своих гимнов (с. 292) он выразил свое отрицательное отношение к употреблению всех возбуждающих напитков, не только алкогольных, но даже чая.}

Когда он спал, его супруга вынесла из его комнаты несколько вещей, в том числе, гирлянды и рубиновые четки Наропы. Затем, достав письмо, заранее написанное ею от лица моего гуру, и вложив в него завернутые в дорогой шарф гирлянды и четки, которые я должен был преподнести в качестве подарка, якобы переданного ламой, она запечатала письмо печатью ламы и, вручив его мне, велела идти с ним к Нгогдун-Чудору. В письме содержалось указание Нгогдуну передать Великому Магу Учение. И я отправился в Центральную Провинцию Тибета, где жил Нгогдун. Я шел к нему, уверенный в том, что он сможет научить меня Спасительным Истинам.

Дня через два после моего ухода лама спросил свою жену, что я делаю. Она отвечала, что, возможно, я нахожусь в пути, но где точно, она не знает. «Куда он ушел и когда?» — спросил лама. Она отвечала: «Он сказал, что, хотя он сделал столько работы для тебя, ты не хотел передать ему знания и вместо этого награждал его руганью и побоями, и поэтому он пойдет и будет искать себе другого гуру. И так как я бы только навлекла на него твой гнев, если бы сказала тебе о его намерении, я предпочла не говорить. Я очень просила его остаться, но так и не смогла удержать его. Он ушел вчера». Услышав эту новость, лама весь помрачнел. «Когда он ушел?» — спросил он. «Вчера»,— отвечала его жена. Некоторое время он пребывал в молчании и затем сказал: «Мой ученик еще не может уйти очень далеко». А я тем временем достиг Риво-Кьюнгдинга в Центральной Провинции Тибета, где жил Нгогдун, который сам уже был главным ламой. В тот момент, когда я увидел его, он объяснял Двойной Анализ {«Так-Ньи» — философский трактат, по содержанию близкий «Бхагавадгите».} большой группе учеников. Разбирался отрывок: «Я — Толкователь и я — Истина. Я — Учитель Мира и я — Последователь. Я — тот, кто вышел за пределы всех состояний мирского существования, и я исполнен Блаженства». Находясь в некотором отдалении от них, я в знак почтения пал ниц. Как мне потом сообщили, место, где я находился в тот момент, называется Чаг-Таэл-Канг (Холм Почитания). Лама Нгогдун, сняв шляпу, ответил на мое приветствие. По тому, как я приветствовал его, он заключил, что я являюсь одним из учеников Марпы Переводчика. То, что во время моего прихода он объяснял эти замечательные строки, он воспринял как знамение и на основании этого простого совпадения предсказал, что я стану адептом всех религиозных учений. Он послал спросить, кто я. Посланный узнал меня и спросил: «Что привело тебя сюда?» Я ответил, что наш гуру лама Марпа очень занят и поэтому не может руководить моим обучением и послал меня к ламе Нгогдуну послушать его лекции. Я сказал также, что принес с собой гирлянды и рубиновые четки Наропы, пожалованные ему в дар ламой.

Когда посланный вернулся назад к ламе Нгогдуну и передал ему мои слова, он очень обрадовался и сказал: «Поистине, редки случаи такой милости. Моему скромному монастырю ниспослано благословение и оказана честь принять драгоценные и священные реликвии нашего великого учителя Наропы! Это столь же редкое событие, как цветение удумвары. {Согласно преданию, удумвара (Ficus glomerata, Rox.) расцветает только во время рождения Будды.} Мы должны почтить его, как подобает, со всей торжественностью». И он отложил объяснение вышеупомянутого отрывка и послал нескольких монахов принести знамена, церемониальные зонты и подвески. В честь реликвий зазвучала музыка, исполнявшаяся на различных музыкальных инструментах. Войдя в покои Нгогдуна, я пал ниц и затем вручил ему пакет и реликвии, и он, приняв их, был тронут до слез. Сняв шляпу, он положил реликвии на голову и помолился о ниспослании ему благословения. Затем он поместил реликвии в святая святых его алтаря и начал читать письмо. Письмо было следующего содержания {В переводе Бако письмо начинается с обращения: «Неизменному Нгогдуну, достигшему нирваны». В нашем тексте это обращение отсутствует.}: «Я собираюсь уединиться в затворе, и так как Великий Маг с нетерпением жаждет получить Знание, я посылаю его к тебе, чтобы ты посвятил его. Сделай это для него и научи его Истинам. Я поручаю это тебе. В знак возложения на тебя этого поручения я посылаю тебе гирлянды и рубиновые четки Наропы».

Закончив чтение письма, Нгогдун сказал, что он исполнит волю ламы и удостоит меня посвящения. Он сказал, что он и так собирался послать за мной и то, что я пришел сам, очень хорошо, и совершилось с благословения и по милости ламы.

И еще он сказал: «У меня есть ученики из Кама, Тагпо, Конгпо и Ярлунга, и их грабят по дороге сюда разбойники из Дела — йепо и йемо и отнимают у них то небольшое имущество, с которым они идут сюда, чтобы продолжить свои занятия. Поэтому я прошу тебя наказать этих нарушителей закона и наслать град на их поля. Когда ты сделаешь это, я удостою тебя Посвящения, которое ты желаешь принять».

Теперь я горько оплакивал судьбу, вложившую эту проклятую силу в мои руки, которая сделала меня орудием отмщения, несущим разрушение и смерть. «Я пришел сюда в поисках Спасительной Истины, и здесь меня опять вынуждают совершить зло. Если я откажусь, я ослушаюсь гуру или по крайней мере того, кого я собираюсь считать моим гуру. Это почти такой же тяжкий грех, как отказ повиноваться настоящему гуру, и, к тому же, путь к Знанию будет для меня закрыт»,— так рассуждал я и решил, что должен выполнить данное мне поручение, так как ничего другого мне не оставалось делать. Я отправился в путь, взяв с собой необходимые приспособления, и, придя в место, где жили йепо, остановился в доме некой старухи. В тот момент, когда должна была начаться гроза с градом, и уже сверкнула молния, загремел гром, и вот-вот должны были упасть первые градины, старуха стала бить себя в грудь и рыдать, причитая: «Ах! Как я буду жить, если мой урожай побьет град?» Слушать это было для меня невыносимо, и поэтому я не мог поступить безжалостно с этой бедной старухой. Я попросил ее быстро начертить план ее поля, хотя делая так, я ставил под угрозу свою жизнь. «О, мое поле такое»,— воскликнула она с отчаянием в голосе и тут же нарисовала треугольную фигуру с удлиненным концом. Я сразу же накрыл фигуру железной сковородкой, и этого поля не коснулся град, за исключением уголка, который не был покрыт сковородкой. Когда гроза прекратилась, я вышел из дома и увидел, что склоны гор, окружающих долину, были изборождены оврагами, поля с обильными всходами теперь все оголились, кроме поля женщины, которое оставалось не тронутым градом. Однако конец поля, соответствовавший упомянутому углу на его плане, не накрытому сковородкой, был побит ветром и градом и залит водой. И в дальнейшем это поле, за исключением его конца, всегда обходил град, который случался в этой местности. Говорят, что эта женщина была освобождена от уплаты налога за отведение града {Налог, который взимался в пользу лам, отводящих град (см. с. 1081).и только платила налог за упомянутый конец поля.

Возвращаясь [к моему новому гуру], я встретил одного старого пастуха с ребенком, который во время наводнения потерял все свои стада. Через него я передал жителям этой местности предупреждение, что если они не прекратят грабить учеников и приверженцев ламы Нгогпа, {Лама Нгогпа (то есть лама, живущий в Нгоге) — сокращенная форма имени ламы Нгогдун-Чудор.} их посевы всегда будут уничтожаться градом. Так они были оповещены о том, кто вызвал град. Узнав о таком могуществе ламы Нгогпа, жители этих двух районов были настолько потрясены, что стали его преданными последователями и верно служили ему.

Следуя дальше, я подобрал несколько мертвых птиц, которых увидел под кустом ежевики, и еще много других птиц и несколько крыс, лежавших на дороге, наполнив ими шапку и подолы моего платья.

Я сложил их в груду перед ламой Нгогпа и обратился к нему с такими словами: «О почтенный учитель! Я пришел сюда в надежде получить Святое Учение, но меня заставили насобирать кучу грехов. Сжалься над этим ужасным грешником!» И я залился горькими слезами. {У христиан только отнятие человеческой жизни считается грехом, но для буддистов, так же как для индуистов и джайнов, заповедь «Не убий» означает запрещение лишать жизни любое живое существо.} На это лама ответил: «Не отчаивайся. Тебе незачем страшиться. Мы, последователи Наропы и Майтри, {Майтри (Любовь), как и Наропа, — индийский йог, или святой, учение которого составляет часть учения секты Каргьютпа.} владеем теми Истинами, которые могут моментально спасти величайшего из грешников, как один камень, брошенный из пращи, может спугнуть сразу сотню птиц. Все эти существа, птицы и животные, убитые сейчас этим градом, родятся снова, чтобы стать твоими ближайшими учениками, когда ты достигнешь состояния Будды. {То есть в будущем они разовьются до уровня человека и получат Спасительное Учение от Миларепы, который к тому времени достигнет состояния Будды.} А пока это время не наступило, я сделаю все возможное, чтобы оградить их от падения в ад или [вырождения] и перехода в другие более низкие состояния. Поэтому не горюй. Но если ты все еще сомневаешься, позволь мне доказать тебе справедливость моих слов». Несколько минут он сидел молча с закрытыми глазами и затем щелкнул пальцами.

Моментально все мертвые птицы и крысы [которых я принес] ожили и отправились в свои гнезда и норы. Я тогда понял, что сам лама был Буддой. Как замечательно! Как благостно! Пусть и многим другим существам выпадет возможность умереть такой смертью!

После этого я был посвящен в Мандалу [или ритуал] Гайпа-Дордже. Я нашел пещеру, обращенную к югу, из которой я мог видеть жилище моего гуру, и, потрудившись немного, чтобы сделать ее пригодной для пребывания в ней, я затем заложил вход в нее и оставил только небольшое отверстие для передачи пищи, воды и прочего. {Последователи школы Каргьютпа обычно медитируют в выбранном для себя месте и находятся там в течение установленного гуру времени, питаясь приносимой для них пищей. Были случаи, когда аскеты обрекали себя на многолетнее затворничество, ни разу не выходя из затвора. Подобный аскетизм, вероятно, заимствованный с Востока, практиковался в древности христианскими йогами, жившими в пустынях Египта и Палестины.}

Мой гуру объяснил мне методы медитации, и я усердствовал в их применении. Однако, несмотря на все старания гуру и усердие с моей стороны, никакого сдвига не происходило во мне, так как не было на то благословения Марпы.

Мой гуру пришел однажды и спросил меня, испытывал ли я то-то и то-то. Я ответил, что не испытывал ничего [подобного этому]. «Как так? — сказал он.— На этом пути развития психических сил не должно быть и никогда не было такого случая, чтобы не произошло сдвига за очень короткое время при условии, что нет преграды на пути.

Что же тебе мешает? Не может быть, чтобы наш главный гуру не дал согласия на твое Посвящение. Иначе он не прислал бы письмо и дары. Продолжай медитировать!» Я был несколько встревожен этим посещением и даже на мгновение помыслил признаться в обмане, но мне не доставало смелости это сделать. Теперь больше, нежели когда-либо, я сознавал, что должен подчиниться моему главному гуру ламе Марпе. Но в то же время я не прекращал усердно медитировать.

Тем временем лама Марпа закончил строительство дома для своего сына и написал ламе Нгогпа просьбу прислать ему ветки для украшения дома. {Верхнюю часть культовых зданий и жилищ лам в Тибете принято украшать ветками. Их плоско укладывают, а концы выдвигают вперед и ровно подрезают по линии стен. Получается напоминающее фриз украшение.} В письме говорилось, что после завершения строительства шпилей и карниза лама Нгогпа должен прибыть сам, чтобы принять участие в церемонии освящения дома и празднования совершеннолетия Додай-Бума [сына Марпы]. У сына Марпы есть еще другое имя — Дарма-Додай (см. выше на с. 164). «Бум», которое здесь употреблено вместо «Дарма», есть популярное название первых двенадцати томов Праджня-парамиты (см. с. 1851) и сокращенного ее варианта в 100 000 шлок. Это имя может быть посвятительным (религиозным) или именем, данным ему по случаю достижения совершеннолетия. В конце главы VII он упоминается также под именем Додай-Вум.} Далее Марпа писал, что знает, где я нахожусь, причем я был назван в письме «плохим человеком», и он просил ламу Нгогпа привести меня с собой.

Лама подошел к отверстию моей пещеры и, прочитав мне письмо, высказал свое предположение: «Из того, что лама пишет о тебе, можно заключить, что он не давал тебе разрешения принять от меня посвящение».

Я отвечал: «Сам лама мне своего согласия не давал, но его жена снабдила меня этим письмом и реликвиями, с которыми я был отправлен сюда». «Вот оно что,— сказал он.— Мы, оказывается, занимались бесполезным делом. Ты же должен знать, что нельзя рассчитывать на успех без сотрудничества и благословения гуру. Неудивительно, что в тебе не появился ни один из признаков духовного роста. Однако он приказывает тебе вернуться. Ты хочешь пойти или нет?» Я попросил взять меня в качестве сопровождающего. Он ответил, что ветки посланы с носильщиками и, пока носильщики не вернутся и не будет известна точная дата праздника, я должен оставаться в своем затворе.

После возвращения носильщиков он снова пришел к отверстию моей кельи, и мы вели продолжительную беседу о приближающейся церемонии освящения дома и передачи его сыну нашего гуру, который также должен был принять посвящение. Я спросил ламу, говорил ли кто-нибудь обо мне. «Да,— сказал Нгогпа,— жена нашего ламы спрашивала носильщиков о тебе. Когда ей сообщили, что ты находишься в затворе, она спросила, что ты делаешь там. Ей сказали, что ты всегда предпочитаешь уединение, и тогда она послала тебе эту игральную кость с одним из носильщиков. Она сама помогла ему привязать ее к поясу и наказала передать ее тебе в целости-сохранности». И Нгогпа вручил мне кость, вылепленную из глины. Я принял ее с благоговением и, зная, что ее касались руки моей Почтенной Матери, возложил ее на голову.

Когда он ушел, у меня появилось желание поиграть с костью. Но тут же я одернул себя, подумав о том, что ни разу в присутствии Почтенной Матери я не обнаруживал желания играть в кости, и я спрашивал себя, для чего она прислала мне вещь, которая когда-то разорила моих предков. Не означало ли это, что теперь Почтенная Мать относится ко мне с презрением. Подумав так, я возмутился и в гневе бросил кость на землю с такой силой, что она раскололась надвое, и из нее выпал небольшой листок бумаги, свернутый в трубочку. Я поднял его и прочитал адресованную мне записку: «Сын, твой гуру теперь расположен к тому, чтобы посвятить тебя в Священное Учение. Поэтому возвращайся вместе с ламой Нгогпа». Это было столь приятной новостью для меня, что я буквально скакал и прыгал от радости в моей маленькой келье.

Вскоре пришел лама Нгогпа и сказал: «Храбрый Великий Маг, готовься в дорогу». И я сразу начал собираться. Сам лама приготовил преподнести Марпе все, чем он владел, за исключением тех вещей, которые ему были подарены Марпой. В дар предназначались иконы, книги, реликвии, золото, бирюза, ткани, шелк, серебро, посуда, стада и т. д. Из животных он отправил всех своих овец и коз, за исключением одной хромой козы, которую из-за ее хромоты невозможно было перегонять вместе со стадом, и поэтому ее пришлось оставить. Все остальное, что ему принадлежало, он брал с собой, чтобы преподнести своему гуру. Он был достаточно добр и, сохраняя признательность ко мне за услугу, которую я ему оказал, он дал мне шелковый шарф, чтобы я преподнес его ламе Марпе от себя. А его жена дала мне мешок измельченного сыра, чтобы я преподнес его как собственный подарок жене Марпы Дамеме.

Наступил день, когда лама Нгогпа, его жена и я в сопровождении большой свиты отправились в Дово-Лунг [монастырь Марпы]. Когда мы подошли к подножью горы, на которой стоял Дово-Лунг, лама попросил меня пойти вперед и сообщить ламе Марпе и Дамеме о его приближении и попросить послать ему чанг. Я поднялся в обитель и сразу встретился с женой Марпы. Приветствуя ее и выразив почтение, я преподнес ей мешок сыра. Затем я сообщил ей о приближении ламы Нгогпа и попросил ее послать что-нибудь подкрепляющее для путников. Она была очень рада моему возвращению и предложила мне пойти к ламе Марпе, чтобы выразить почтение и сообщить о приближении ламы Нгогпа.

Войдя в дом, я нашел Марпу на самом верхнем этаже. В это время он медитировал, и лицо его было обращено на восток. Когда я преподнес ему шарф и поклонился, он повернул лицо на запад. Когда я поклонился ему с западной стороны, он повернул лицо на юг. Тогда я сказал: «Почтенный гуру! Хотя ты отказываешься принять от меня выражение моего почтения по причине твоего недовольства мной, я должен сообщить тебе, что лама Нгогпа приближается со всем своим имуществом иконами, книгами, золотом, бирюзой, стадом животных, которые он принесет в дар тебе. И он, несомненно, заслуживает того, чтобы ему был оказан прием, соответствующий его положению. Поэтому я прошу тебя распорядиться послать ему чанг и что-нибудь еще, чтобы он мог подкрепиться, прежде чем прибудет сюда». Мои слова, очевидно, рассердили ламу и он, щелкнув пальцами, закричал: «Что? Кто мне помогал, когда я возвращался домой из Индии, неся на спине бесценные книги? Когда я нес домой драгоценные источники всех четырех направлений буддийского учения, кто встречал меня и оказывал мне прием? А сейчас я, знаменитый переводчик, должен бежать и встречать Нгогпа только потому, что он хочет пригнать ко мне свое разбредшееся стадо? Нет, такого не будет. Если он рассчитывает на это, пусть он лучше возвращается туда, откуда пришел».

Я вышел от ламы и пошел к его жене, чтобы пересказать ей наш разговор. «О,— сказала она, выслушав меня,— твой гуру очень своенравный. Нгогпа — великий человек, и его надо принять, как полагается. Давай пойдем вместе и встретим его». Я ответил: «Лама Нгогпа не ждет, что ты пойдешь встречать его. Только дай мне чанг, и я побегу к нему». «Нет, я пойду встречать его»,— сказала она и, велев ученикам принести побольше чанга, вышла навстречу ламе Нгогпа.

Наступил день, когда все жители Лхобрака собрались на празднование совершеннолетия сына Марпы Дармы-Додая, к которому было приурочено освящение построенного для него дома. Был устроен пир, и во время праздника лама Марпа громким голосом спел гимн, благословляя собравшихся и это торжественное событие:

Я молюсь Милостивому Гуру.
Благо незапятнанности ниспослано
Этой прославленной секте, мной руководимой.
Да будут осенены им все присутствующие здесь.
Благо безошибочности ниспослано
Избравшим короткий путь, открываемый
Истинами. Да будут осенены им все
присутствующие здесь.
Благо глубоких знаний ниспослано
Мне, Марпе Переводчику.
Да будут осенены им все присутствующие здесь.
Благо милосердия и любви ниспослано Гуру» дэвам и дакини.
Да будут осенены им все присутствующие здесь.
Благо непоколебимой, истинной веры Ниспослано моим духовным сыновьям
и шишьям. Да будут осенены им все
присутствующие здесь.
Благо милосердия и приобретения заслуг Ниспослано моим ученикам-мирянам.
Да будут осенены им все
присутствующие здесь.
Благо альтруизма и достижения
Освобождения
Ниспослано совершающим чистые деяния.
Да будут осенены им все присутствующие здесь.
Благо великой заслуги ниспослано добрым духам
И сурового наказания злым духам в этом преходящем мире.
Да будут осенены им все присутствующие здесь.
Благо радости и доброжелательности
Ниспослано этим ламам и мирянам.
Да будут осенены им все присутствующие здесь.

Когда Марпа закончил петь, лама Нгогпа поднялся и преподнес свои дары. Затем он обратился к Марпе с речью: «Драгоценный и почитаемый гуру! Ты знаешь, что я сам и все, что я имею, принадлежит тебе. По случаю праздника я прошу разрешения объявить тебе, что в качестве приношений я взял с собой все, что я имею, кроме одной хромой и старой козы, которую невозможно было пригнать вместе с остальными животными. Я молю тебя в ответ удостоить меня, твоего преданного шишью, самых драгоценных посвящений и передать мне самые глубокие мистические истины, а также рукописи, содержащие [эзотерические] истины, передаваемые только шепотом на ухо». Произнеся это, он пал ниц перед Марпой. Марпа был очень доволен и в свою очередь сказал ему следующее: «Если это так, то я, со своей стороны, должен сказать тебе, что истины и священные книги, которыми я владею, являются редчайшими и дающими наилучшие результаты. Они относятся главным образом к тем учениям, которые называются «Ускоренный метод прохождения Истинного Пути», {То есть способ достижения Освобождения с помощью Неизменного (Истинного) Пути — Ваджраяны.} с помощью которого можно достигнуть нирваны в этой жизни и избегнуть ожидания ее в течение бесчисленных веков. В этом состоит непревзойденная ценность этих истин. Но здесь требуется выполнение одного условия. Истины, содержащиеся в свитках, о которых ты говоришь, могут быть переданы только после неукоснительного исполнения повелений гуру.

И поэтому, если ты не принесешь эту оставшуюся козу несмотря на ее хромоту и старость, получить эти свитки тебе будет нелегко. А остальное ты уже получил». Это требование рассмешило всех, но не ламу Нгогпа, который со всей серьезностью спросил, будут ли ему переданы свитки, когда он приведет эту козу. На это Марпа ответил: «Да, если ты сам ее приведешь».

Гости разошлись, и на следующее утро лама Нгогпа отправился за козой и сам принес ее на себе. Марпа был очень этим доволен и сказал: «Истинный последователь мистического учения должен быть таким, как ты. Мне мало пользы от этой козы, но я велел тебе принести ее, чтобы подчеркнуть величие и несравненную ценность религиозных истин». Он обещал посвятить его в некоторые мистические истины и мандалы и вскоре исполнил свое обещание.

Через некоторое время он устроил угощение для учеников из отдаленных мест и для своей семьи и, сидя с приставленной возле него длинной палкой, бросал сердитые взгляды на ламу Нгогпа, который также был среди приглашенных. Затем, указывая на него пальцем, он сказал: «Нгогдун-Чудор, какое объяснение ты дашь относительно передачи тобой Посвящения и Истин этому нехорошему человеку Тхёпаге?» — и говоря это, поглядывал на свою палку. Лама Нгогпа был потрясен. «Дражайший гуру,— отвечал он, запинаясь,— твое преподобие велели мне это сделать в письме, в котором была твоя подпись и печать. Вместе с письмом твое преподобие передали мне гирлянды и рубиновые четки Наропы как свидетельство того, что письмо написано тобой, и я выполнил твое приказание. Я не сделал ничего, в чем бы я мог упрекнуть себя. И поэтому я прошу не сердиться на меня». И говоря это, он растерянно оглядывался. Марпа тогда обратил свой гневный взор на меня и спросил: «Откуда ты взял эти вещи?» В тот момент мое сердце готово было выскочить из груди, и я был охвачен таким ужасом, что едва владел речью. Весь дрожа и запинаясь, я сказал, что Почтенная Мать дала их мне.

Услышав мой ответ, он вскочил с места и бросился с палкой на свою жену, видимо, собираясь побить ее. Но она, предвидя такой поворот событий, заранее встала и отошла от него и благодаря этому успела забежать в молельню и закрыть за собой дверь. После неудачных попыток открыть ее, лама вернулся, сел на свое место и прокричал: «Ты, Нгогдун-Чудор, который делаешь то, что тебя не просят, сейчас же иди и принеси мне немедленно гирлянды и четки Наропы»,— и он тут же обернулся с головой в мантию и продолжал так сидеть. Лама Нгогпа поклонился и тотчас же вышел. Когда он выходил, я увидел его из-за угла, где я сидел и плакал, после того, как убежал из комнаты одновременно с женой Марпы, и, обратившись к ламе Нгогпа, умолял взять меня с собой. Но он ответил: «Если я возьму тебя снова, не получив на это согласия гуру, результатом будет повторение сегодняшней сцены, и тогда нам обоим достанется. Пока оставайся здесь. Если наш гуру не сменит гнев на милость в отношении тебя, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе». Тогда я сказал: «Так как я совершил много зла, страдаю не только я, но ты и Почтенная Мать тоже страдаете из-за меня. Я потерял всякую надежду приобщиться к Учению в этой жизни. Я только накапливаю грехи. Лучше мне покончить с собой. Я только прошу тебя помочь мне своими молитвами родиться снова в таких условиях, чтобы я смог тогда обрести Истины». {Благополучное рождение признается всеми буддистами как наилучшая возможность достижения Просветления. Только в этом мире мы можем стать на Путь, ведущий к достижению состояния Будды. На него невозможно ступить ни в одном из посмертных состояний, хотя, когда уже пройдена достаточно большая часть пути в этой жизни, Цель может быть достигнута в высших Небесных сферах.} И я отошел от него, собираясь тут же покончить с собой, но лама Нгогпа удержал меня и со слезами на глазах уговаривал: «Храбрый Великий Маг, не делай этого! Наше мистическое учение, которое есть квинтэссенция и заключительный смысл заповедей Благословенного Победителя, признает божественными все наши телесные принципы и способности? Если мы прекращаем их развитие, прежде чем наступит их естественное разделение, мы убиваем божественное начало в себе и должны понести соответствующее наказание. Самоубийство — самый большой грех. В сутрах оно также осуждается как самый тяжкий грех. Осознай это и оставь всякую мысль о самоубийстве. В конце концов, может быть, наш гуру согласится передать тебе Истины. Но даже если он этого не сделает, можно будет найти кого-нибудь другого, кто передаст их тебе». {«Индуизм также осуждает самоубийство. Каждого, сделавшего попытку лишить себя жизни, подвергают наказанию и обязуют выполнить очистительные и искупительные обряды (прайяш-читта). В «Куларнава-тантре» с большой убедительностью говорится о необходимости сохранения жизни». — Атал Бихари Гхош.}

Так он утешал меня. Другие ученики тоже жалели меня. Некоторые из них бегали вниз и вверх, то и дело заглядывая в комнату, чтобы узнать, в каком настроении находится Марпа и можно ли к нему обратиться, не рискуя вызвать его гнев. Другие садились возле меня и старались меня утешить. Но либо мое сердце было сотворено из железа, либо настал час ему разорваться. Так невыносимы были мои страдания. «И это потому,— думал я,— что я совершил тяжкие преступления и должен теперь за них понести наказание, испытывая адские, не поддающиеся описанию муки, как раз тогда, когда я стремился обрести учение, которое должно принести мне Овобождение».

Слушая этот рассказ, никто из присутствующих не мог сдержать слез, а некоторые из них даже лишились на некоторое время чувств.

Это рассказ о втором рождающем заслугу деянии Миларепы, повествующий об искуплении им грехов ценой выпавших на его долю испытаний и перенесенных им мучительных страданий.

Об окончании испытаний Джецюна, принятии им посвящения и предсказаниях Марпы.

Снова Речунг обратился к Джецюну и попросил рассказать, как и при каких обстоятельствах лама Марпа начал проявлять благосклонность к нему.

Джецюн продолжил рассказ: «Другие ученики, как я уже говорил, бегали вверх и вниз по лестнице. Через некоторое время Марпа перестал сердиться и совсем смягчился. «Попросите сюда Дамему»,— сказал он. Когда кто-то пошел за ней, он спросил присутствующих: «Где Нгогдун-Чудор и другие ученики?» Ему сказали: «Твое преподобие приказали Нгогдуну принести гирлянды и четки Наропы, и он отправился за ними, но, выйдя, встретил Великого Мага и сейчас он все еще утешает его». И когда ему все подробно рассказали, на глаза его навернулись слезы, и он произнес: «Посвященные в Мистические Истины должны поступать именно так. Он сделал то, что нужно. Сейчас мне жаль моих учеников. Позовите их».

Один из учеников подошел к ламе Нгогпа и сказал ему: «Сейчас наш лама уже не сердится и послал меня за тобой». А я в тот момент сокрушался о моем несчастном положении и завидовал тем счастливцам, которым благоволил Марпа. «Какой я несчастный! — говорил я себе.— Я лишен возможности находиться возле гуру даже когда он в хорошем настроении, так как одно мое присутствие выводит его из себя, и я зарабатываю его гнев и побои». И я заплакал горькими слезами.

Но лама Нгогпа остался со мной и попросил этого ученика сообщить гуру о моем состоянии и спросить его, можно ли мне появиться перед ним, и добавил: «Если я не останусь здесь, он с отчаяния может что-нибудь сделать с собой».

Ученик поднялся наверх и рассказал обо всем ламе Марпе. Марпа ответил: «Раньше он был бы прав, но сегодня дело обстоит иначе. Сегодня главным гостем будет Великий Маг. Дамема, пойди и позови его». Она пришла ко мне, сияющая от радости, и объявила: «Великий Маг, наконец, твой гуру расположен к тебе. Он сказал, что ты будешь главным гостем и послал меня за тобой. Я расцениваю это как благоприятную перемену в его отношении к тебе. Он и на меня больше не сердится. Так что радуйся, а сейчас пойдем к нему». Я все еще сомневался и вошел с некоторой боязнью. Когда я сел, Марпа сказал: «Поразмыслив над всем этим, можно считать, что никто не виноват. Желая помочь Великому Магу искупить грехи, я заставлял его строить дома без чьей-либо помощи. Если бы я делал это с эгоистической целью, мне было бы гораздо легче достичь ее задабриванием и ласковым обращением, а не таким путем, и поэтому на мне нет вины. Что касается Дамемы, то она, будучи женщиной, с избытком наделенной материнским чувством и жалостью, не могла выносить моего плохого обращения с бедным Великим Магом, который был таким усердным, послушным и терпеливым. И поэтому кто может ее винить в том, что она снабдила его подложным письмом и добыла для него реликвии, хотя это серьезный проступок? А ты, Нгогдун-Чудор, вообще не виноват, как ты сам сказал. Однако я попрошу тебя немедленно принести реликвии, так как они сейчас должны быть здесь, но потом ты их возьмешь себе. А ты, Великий Маг, поступал правильно, когда стремился получить религиозные Истины любым возможным путем. Из-за того, что я не знал об отправке подложного письма Нгогдуну, который, следуя содержащимся в письме указаниям, посвятил Великого Мага в Священные Истины, я был лишен возможности довести Великого Мага до отчаяния, хотя я должен был это сделать, [выполняя мою миссию]. Поэтому я рассердился, и хотя мой гнев отразился на мне, как волны на воде, это не был обычный гнев, а совсем другой вид гнева. В какой бы форме он ни выражался, учитель прибегает к нему с единственной целью — вызвать раскаяние и этим ускорить духовное развитие ученика. Если среди вас, здесь сидящих, есть кто-нибудь, кто, не понимая мотивов моих поступков, внутренне протестует против них, я призываю его сохранять непоколебимую веру. Если бы я имел возможность довести моего духовного сына до полного отчаяния девять раз, он бы полностью очистился от всех грехов, и ему не потребовалось бы рождаться снова. Он бы полностью исчез, его физическое тело распалось бы навсегда, и он перешел бы в нирвану. Но этого не произошло, и какая-то часть греха останется на нем из-за Дамемы с ее неуместной жалостью и неправильным пониманием вещей. Однако он уже пережил восемь сильных потрясений, очистивших его от тяжких грехов, и был подвергнут большому числу менее тяжелых страданий, которые очистят его от менее тяжких грехов. А сейчас я буду руководить им и сообщу ему те Учения и удостою его тех Посвящений, которые для меня столь же дороги, как мое сердце. Я сам буду обеспечивать его пищей во время медитации и своими руками закрою его в затворе. И отныне радуйтесь».

Я не знал, явь это или сон. Если сон, я хотел, чтобы он продолжался и чтобы я не просыпался — такую сильную радость я испытывал. Я плакал от счастья и выразил почтение гуру. Собравшиеся здесь по этому случаю лама Нгогпа, мать Дамема и другие не знали, каким качеством моего гуру больше всего следует восхищаться — его твердостью, непреклонностью во время моего искуса, его милосердием и добротой, когда он взял на себя заботу обо мне, или его мудростью и прозорливостью, проявленными им во всех его поступках. Они видели в нем самого Будду и крепко утвердились в вере. Они взирали на него с любовью и, в знак благодарности за его доброту ко мне, со слезами на глазах то и дело поднимались и кланялись ему. Все радовались и смеялись и в этом счастливом состоянии духа все вкусили освященных хлебов.

В ту же ночь на алтарь были возложены приношения, и в присутствии собравшихся я был пострижен и посвящен в монашеский чин, и меня переодели в монашеское одеяние. Марпа сказал, что когда-то он видел сон о том, что его гуру Наропа дал мне имя Мила-Дордже-Гьялцен (Мила, Алмазное Знамя). Мне было предписано соблюдать обет геньена (монаха, живущего в миру) и следовать обетам тех, кто готовится стать учительствующими Буддами [или Бодхисаттвами].

Когда Марпа благословил вино Тайной Жертвы, все увидели радужное сияние, исходящее от чаши {Ритуальная чаша из человеческого черепа, символизирующая временную жизнь человека на земле, а также отречение от всех видов существования в сансаре.} с вином. Держа ее, он помолился Учителям и Богам-Хранителям и, отпив из чаши, передал ее мне, из которой я выпил все оставшееся вино. Мой гуру сказал: «Это хороший знак. Хотя приношение вина в моем Тайном Обряде выше ритуала Полного Посвящения любой другой секты, завтра утром я удостою тебя Полного Посвящения [нашей секты], благодаря которому взойдут семена Мистических Истин, которые будут посеяны в твоем сердце».

Затем он начертил мандалу Демчога для шестидесяти двух богов {Марпа начертил магический круг, или мандалу для принятия шестидесяти двух главных богов, вызываемых при совершении обряда, посвященного Демчогу (санскр. Самвара) — «Ведающему Счастьем». См. «Демчог-тантру» в переводе ламы Кази Дава-Самдупа (Demchog Tantra, ed. by Arthur Avalon, Tantrik Texts, vol. vii, London, 1919).} и начал ее объяснять. Он указал на окрашенное пылью наземное изображение мандалы и сказал, что она называется символической диаграммой. {Как уже отмечалось, эта геометрическая фигура наносится обычно с помощью окрашенных в разные цвета пыли или песка на полу, если посвящение происходит в храме или доме, или на камне (земле), если оно совершается в пещере или под открытым небом. Затем вызываются боги пением их тайной мантры, и каждому из них выделяется определенное место в мандале. Сиддхи (или йоги), обладающие ясновидением, утверждают, что когда церемония совершается правильно, совершенным гуру, боги появляются и занимают свои места в мандале, что делает Мистическое Посвящение результативным и эффективным на духовном плане. Неофит сразу духовно прозревает и испытывает экстаз. Происходит мистическое возрождение и истинное крещение в огне духа. Посвящаемый получает новое имя, которое всегда отражает его главные духовные качества. Посвящение Миларепы происходило на самом высоком плане. Он видел психические центры, а также вызванных богов, находившихся в эфирном пространстве прямо над самой мандалой, начертанной на Земле.

В «Куларнава-тантре» (см. Tantrik Texts, vol. v, ch. xiv, ed. by A. Avalon) описаны различные степени посвящения (дикша). Степень посвящения зависит от уровня развития кандидата. При посвящении ведха-дикша гуру непосредственно передает ученику (шишье) свою духовную силу. Говорят, что таким путем Рамакришна Парамахамса посвятил своего лучшего ученика Свами Вивекананду.} Затем, указав на небо, он сказал: «А то называется Мандалой Истинных Реальностей».

[И вот] я увидел очень ясно Двадцать Четыре Священных Места, Тридцать Два Места Паломничества, Восемь Главных Мест Кремации и Дем-чога {В подлиннике употреблено Dpal-hkhor-lo-sdom-pa (про-изн. Пал-Кхор-ло-Дом-па), которое есть другое имя Демчога (Ведающего Счастьем) — одного из богов-покровителей секты Каргьютпа (санскр. Самвара).} вокруг которого сидели все боги, обитающие в этих Священных Местах.

Божественные Существа, присоединив свои голоса к голосу моего гуру, единым мощным хором нарекли меня новым именем — Пал-Жадпа-Дордже (Славный, Полностью Развившийся, Неизменный, то есть Носитель Мистического Символа { Перевод имени заимствован у г-на Бако (с. 137).)}, (санскр. Шри-Викасита (Хасита) Ваджра).

Затем мой гуру разрешил мне познакомиться с тантрами Мантраяны и подробно прокомментировал различные трактаты по медитации [или йоге], а также дал полное разъяснение описанных в них методов и систем. {Так как это посвящение было полным посвящением в мандалу Демчога, Миларепе было дано разъяснение эзотерического смысла лежащей в ее основе очень трудной для понимания Демчог-тантры и других подобных ей тантр школы Мантраяны. Ему также были переданы тайные мантры, или обладающие мощью слова (см. с. 90). Кроме того, ему были разъяснены и другие дополнительные трактаты оккультного содержания, описывающие системы йогической медитации.} Возложив на меня руку, он сказал: «Мой сын, я с самого начала знал, что ты будешь достойным шишьей. Накануне перед твоим приходом сюда я видел сон, предсказавший мне, что ты очень много сделаешь для буддийской веры. Моя Дамема видела похожий сон, подтверждающий мой. Мы оба видели храм, охраняемый женщиной, и это означает, что божеством-защитником учения будет дакини. Ты — ученик, которого мой гуру и богиня-защитница дали мне в награду. И поэтому я вышел встретить тебя, придумав для этого предлог. То, что ты выпил весь чанг, который я тебе оставил, и то, что ты вспахал все поле, означало, что ты будешь достойным шишьей и впитаешь все Духовные Истины, которые я тебе передам. А преподнесенный тобой медный сосуд с четырьмя ручками служил знаком того, что у меня будут четыре знаменитых ученика. То, что сосуд был совершенно чистым, означало твое отречение от мира и достижение полного контроля над жизненным теплом. {Это особое тепло, вырабатываемое с помощью контроля за процессом дыхания и жизненными силами организма, благодаря которому йог становится невосприимчивым к холоду. В высокогорных, покрытых снегом районах Тибета, там, где жил Миларепа, все виды топлива в большом дефиците и стоят дорого, и жизненное тепло особенно необходимо йогам, живущим в этих местах. Всем практикующим йогу отшельникам секты Каргьютпа их гуру предписывают приобрести эту способность. Известное европейцам глубокое дыхание составляет часть метода. У нас имеется английский перевод трактата об этом методе выработки жизненного тепла, сделанный редактором совместно с покойным ламой Кази Дава-Самдупом, который планируется опубликовать вместе с другими переводами тибетских трактатов о йоге (см. ниже, с. 229). Атал Бихари Гхош в этой связи поясняет: «Прежде чем шишья начнет практиковать йогу в ее высшей форме — Раджа-йогу, он должен усовершенствовать свое физическое тело с помощью Хатха-йоги и сделать его невосприимчивым к противоположностям (санскр. двандватита) — жаре и холоду, сырости и сухости и другим подобным физическим факторам. Это достигается с помощью разнообразных методов очищения тела (санскр. дхаути-шодхана), различных поз (санскр. асана и мудра) и контроля за дыханием (пранаяма). Трактаты «Гхеранда-сангхита» и «Хатха-йога-прадипика» сравнивают Хатха-йогу с лестницей, ведущей к Раджа-йоге. Йог, практикующий Раджа-йогу, становится двандватитой в более глубоком смысле, то есть безразличным к похвале и осуждению, наслаждению и боли и всем подобным факторам, действующим в сфере ума и психики. Раджа-йоге также предшествует Мантра-йога, которая является одним из разделов Хатха-йоги».}

То, что преподнесенный тобой сосуд был пустым, служило предзнаменованием того, что, когда ты будешь медитировать, ты будешь терпеть нужду. Но для того, чтобы в старости ты не нуждался ни в чем, и чтобы твои последователи и ученики вкушали Эликсир Духовных Истин, я наполнил сосуд топленым маслом для алтарных лампад. Чтобы прославить твое имя, я ударил изо всей силы по ручкам сосуда и вызвал сильный звон. А для того, чтобы ты искупил свои грехи, я заставил тебя выполнять эту тяжелую работу. Четыре здания, которые ты строил, символизируют четыре типа действия — мирное, могучее, очаровывающее и яростное соответственно. {Геометрические формы четырех зданий несут в себе и другую символику: круг символизирует воду, полумесяц — воздух, треугольник — огонь, квадрат — землю.} Я хотел наполнить твое сердце горьким раскаянием и печалью, граничащими с отчаянием, и потому так унижал тебя. Но ты терпеливо и кротко все переносил, ни на секунду не ослабив веры в меня, и в награду за это ты будешь иметь учеников, исполненных веры, наделенных энергией, умом, состраданием, с самого начала обнаруживающих качества, делающие их достойными шишьями. Они не будут искать наслаждений, не будут стремиться к богатству и будут терпеливыми, стойкими и усердными во время медитации. Они достигнут мудрости и будут преисполнены милосердия и истины. Каждый из них станет совершенным ламой, и слава об иерархии Каргьютпа будет расти, как прибывающая луна. Поэтому радуйся».

Так мой гуру воодушевлял, хвалил и радовал меня, и начались мои счастливые дни.

Это третье (рождающее заслугу) деяние — обретение мной страстно желаемых Посвящения и Истины».

О результатах, достигнутых Джецюном во время медитации и изучения религии; о последнем путешествии Марпы в Индию; о пророческом сне Джецюна и его истолковании Марпой; о наставлениях, данных Марпой четырем ближайшим ученикам.

Затем Речунг спросил: «После обретения Истин ты сразу отправился в отдаленное безлюдное место или продолжал жить у гуру?»

Джецюн ответил: «Мой гуру велел мне остаться и сказал, что будет обеспечивать меня пищей и всем необходимым, что он и делал с большой щедростью. Я удалился медитировать в пещеру, называемую Лхобрак-Так-нья, с большим запасом продовольствия. Там я обычно сидел в неподвижной позе в любое время суток с зажженным светильником на голове до тех пор, пока светильник сам не затухал. Прошло одиннадцать месяцев, и мой гуру вместе с женой навестили меня и принесли еду для совершения ритуальной трапезы. Гуру сказал: «Мой сын, очень похвально, что ты можешь медитировать одиннадцать месяцев, не давая остыть подушке, на которой ты сидишь. Но сейчас разломай стену, [огораживающую твое место], и выйди к твоему старому отцу немного отдохнуть, а также рассказать о приобретенном тобой опыте».

Хотя мне не хотелось прерывать медитацию, я должен был подчиниться воле моего гуру. Я начал ломать стену, но мне было жаль это делать, и я медлил. Тогда жена гуру подошла и спросила: «Сын, ты выходишь?» «Мне не хочется ломать стену»,— отвечал я. «Почему так? Ты же знаешь, как важны Мистические Предзнаменования. Кроме того, лама очень вспыльчив, и, если появятся какие-нибудь неблагоприятные предзнаменования из-за твоей задержки, тебе не сдобровать. Я помогу тебе разобрать стену и быстро выйти». Сказав это, она разобрала стену, {Стена, которая отделяла Миларепу от внешнего мира, была сложена из необработанных камней, скрепленных глиной, и ее не трудно было сломать.} и я вышел в полной растерянности.

Мой гуру дал указание жене: «Пока мы, отец и сын, будем совершать церемонии, посвященные его медитации, ты, Дамема, приготовь еду». Когда мы уже сидели за трапезой, он спросил: «Мой сын, к какой вере и к каким убеждениям ты пришел при исследовании этих Истин? Какой опыт, какое прозрение и какое понимание ты приобрел? — и добавил.— Не торопясь, отчитайся мне».

Тогда преисполненный искреннего, глубокого смирения, я стал на колени и, сложив ладони, со слезами на глазах, спел экспромтом хвалебный гимн моему гуру, в котором в качестве предисловия к моему рассказу о приобретенных мной опыте и знаниях, я семикратно выразил мое благоговение перед ним:

1. Перед неочищенным взором тех, кого Ты стремишься освободить,
   Ты являешься в различных формах,
   Но для тех Твоих последователей, которые чисты,
   Ты есть Совершенное Существо,
   о Владыко. Почтение Тебе.
2. Голосом, подобным голосу Брахмы, преисполненным шестидесяти совершенств,
   Ты проповедуешь Святые Истины каждому на его языке,
   Исчерпывающе освещая их восемьдесят четыре тысячи тем.
   Почтение Твоему Слову, хотя и слышимому, но не отделимому от Пустоты.
3. В Небесном Свете Ума Дхармакаи {Или санскр. Ваджрадхара, см. с. 51, 92}
   Нет ни тени вещей, ни представлений,
   Но Он пронизывает собой все области знания.
   Почтение Неизменному Вечному Уму.
4. В Священном Дворце, в Чистых Духовных
   Сферах Ты пребываешь, иллюзорная, но
   неизменная и самозабвенная, Ты, Божественная Мать Будд прошлого,
   настоящего и будущего. К Твоим Стопам припадаю я, о Великая
   Мать Дамема.
5. [О Гуру], Твоим духовным детям, Твоим ученикам,
   следующим Твоему Слову,
   Каждому из них и их единомышленникам
   Почтение, смиренное и искреннее, я выражаю.
6. Все, что служит во всех мирах
   Приношением при совершении божественных обрядов,
   Я приношу Тебе вместе с моей земной формой,
   Дабы я мог освободиться и очиститься от грехов.
7. Я радуюсь заслугам, приобретенным другими,
   И молюсь о приведении в движение Колеса
   Истины. И пока не прекратится этот Круговорот
   Существования, Не покидай, о Благородный Гуру, этот мир.
   Заслугу, приобретенную мной за исполнение
   этого гимна, Я посвящаю Делу Всеобщего Блага.

Исполнив как прелюдию этот гимн из семи стансов, я продолжал:

«Неотделимы от Самого Дордже-Чанга. Ты, мой Гуру, Твоя супруга и Твое потомство. Благодаря Твоим праведным делам и волнам благодати, рожденным Твоей безграничной щедростью и добротой, я, Твой послушник, приобрел немного знания, о котором я тебе сейчас поведаю. О Ты, пребывающий в неизменном состоянии Спокойствия, рожденного Вечной Истиной, удостой меня своим вниманием на короткое время..

Я понял, что мое тело, являясь следствием Неведения, порождающего Двенадцать Нидан {Так называются в буддизме двенадцать взаимосвязанных причин, вызывающих вращение Колеса Рождения и Смерти. Причины, относящиеся к прошлому: 1) невежество (авидья), обусловленное непониманием того, что существование в сансаре — на Земле, в преисподней и даже на небесах, является иллюзорным и нежелательным, что Единственная Реальность находится за пределами всех имеющих причину состояний существования, за пределами вещей, ощущений, Природы. Она есть Нирвана — Не Подверженная Становлению, Нерожденная и Не Имеющая Формы, 2) умственная деятельность (санскара), обусловленная незнанием.

Ниданы прошлого имеют следствие в настоящем: 3) сознание, отражающее жизнь в сансаре, (виджняна), 4) имя и форма (нама-рупа), сопутствующие существованию в сансаре, 5) шесть телесных органов (шадаятана), с помощью которых осуществляется 6) соприкосновение (спарша) и 7) ощущение (ведана). Они связаны с причинами, относящимися к настоящему: 8) желанием (тришна) получения ощущений, 9) жаждой (упадана) ощущений и 10) самим бытием в сансаре (бхава). Эти десять нидан рождают следствия, относящиеся к будущему: 11) рождение (джати) и 12) старость и смерть (джара-марана). Это один аспект двенадцати нидан, или двенадцати звеньев цепи причинных связей (См. The Earl of Ronaldshay. Lands of Thunderbolt, London, 1923, p. 53—56).

Другой аспект, представленный в иконописных изображениях Колеса Жизни, можно трактовать как: 1) бессознательное желание (авидья) при переходе от смерти к новому рождению, 2) образование формы (санскара) в утробе матери перед рождением, 3) сознание (виджняна) в момент рождения, 4) самосознание (нама-рупа) — осознание по мере развития личности ее отличия от других с помощью имени (нама) и формы (рупа), 5) поверхности-проводники ощущений и понимание (шадаятана), развивающиеся у ребенка (обеспечивающие связь с внешним миром), 6) соприкосновение (спарша) — функционирование органов чувств в молодом возрасте, 7) чувство (ведана) как результат опыта, полученного с помощью органов чувств и ума, 8) желание (тришна), зарождающееся под влиянием чувственного опыта, 9) потворство желаниям (упадана), ведущее к жажде приобретать, жадности и желанию иметь наследника, 10) расцвет жизни (бхава) — достижение зрелости, создание семьи, позволяющее иметь наследника, 11) рождение (джати) наследника, 12) старость и смерть (джара-марана), наступающие при завершении жизненного цикла. Но Колесо продолжает вращаться и наступает время повторного рождения, причиной которого является авидья — первая из нидан (см. L.A. Waddell. The Buddhism of Tibet, London, 1895, p. 110). Эти два дополняющих друг друга аспекта изложены здесь с целью облегчить понимание одной из основных концепций буддизма, разделяемой всеми его школами.

Следование же Восьмеричным Благородным Путем (см. ниже с. 2222) приводит к разрыву Цепи, привязывающей к существованию в сансаре, и индивидуум, освободившись от рабской зависимости от природы, испытывает блаженство нирваны, тогда как действие кармы, приводящей к новому рождению и смерти, навсегда прекращается по достижению этого состояния.

Миларепа, как считают, достиг этой Высшей Цели.} составлено из плоти и крови и освещается способностью восприятия, присущей сознанию.

Для счастливых, стремящихся к Освобождению, оно может стать драгоценным сосудом, с помощью которого обретаются Свобода и Духовные Блага, но для несчастных, погрязших в грехах, оно может стать вратами, ведущими в низшие безрадостные состояния существования.

Наша жизнь на Земле является промежуточной ступенью между высшими и низшими сферами, и поэтому отведенное нам время пребывания здесь — драгоценно, так как каждый из нас должен сейчас выбрать путь, от которого будет зависеть его дальнейшая участь — блаженство на долгие сроки или долговременное безрадостное существование. Я понял, что в этом заключен главный смысл жизни на Земле.

И снова прибегнув к Тебе, о Могучий Владыко и Спаситель живущих, подобных мне, я чаю с Твоей помощью переплыть этот Океан Существования — источника всех страданий, которого так трудно избежать. Но для этого прежде всего необходимо обратиться к Трем Драгоценным Прибежищам {Три Прибежища — Будда, Дхарма (Учение) и Сангха (Монашеская Община).} и со всей искренностью исполнять религиозные заповеди. Гуру для меня есть также главный источник и воплощение всех благ и счастья, которые могут быть ниспосланы мне. Поэтому я со всей ясностью сознаю, что главным условием является выполнение предписаний гуру и непоколебимая вера в него. Тогда углубленная медитация о трудности приобретения такой драгоценности, как счастливое рождение в человеческом теле, о неизвестности точного времени смерти, о последствиях совершаемых поступков и о страданиях в сансаре пробудит желание освободиться от любой формы существования в сансаре, и чтобы этого достичь, нужно следовать Восьмеричным Благородным Путем, {То есть путь, ведущий к Бодхи, возвещенный Просветленным. Он включает: 1) правильную веру, или правильные взгляды, 2) правильные цели, или правильные устремления, 3) правильную речь, 4) правильные поступки, 5) правильный образ жизни, 6) правильные усилия, 7) правильную направленность мыслей, или правильную память и 8) правильную медитацию.} который является единственным путем, ведущим к Освобождению.

Затем постепенно должен быть совершен переход на Путь, более возвышенный, при соблюдении всех принятых обетов с такой же тщательностью, с какой мы охраняем наше зрение, восстанавливая все заново или улучшая их исполнение при малейшем их нарушении. Я понял, что тот, кто стремится достичь спокойствия и счастья для себя, следует малым путем (путем Хинаяны), но тот, кто с самого начала отказывается от заслуг, являющихся следствием поступков, совершаемых с состраданием и любовью, и отдает их другим, следует более возвышенным путем (путем Махаяны). Чтобы оставить Малый Путь и ступить на Более Возвышенный Путь, нужно ясно видеть Цель устремлений, изложенную в Учении о несравненном Неизменном Пути (Ваджраяне).

Кроме того, для ясного понимания Конечной Цели необходима помощь совершенного гуру, обладающего знанием всех разделов четырех посвящений, исключающим малейшую неясность или сомнение относительно их, так как только он может правильно объяснить шишье смысл Конечной Цели. Во время посвящения осуществляется передача способности овладения глубокими и трудными для понимания истинами, относящимися к Конечной Цели. На всех ступенях медитации на ней шишья должен употреблять всю свою энергию и способности, знания грамматики и логики и с помощью моральных доводов, доводов разума и путем внутреннего поиска прийти к выводу о

несуществовании личного я и убедиться таким образом в ошибочности распространенного мнения о том, что оно существует. {«Один индийский мудрец сказал: «Существует пять вещей: Бытие, Свет, Блаженство, Имя и Форма. Первые три принадлежат миру горнему, а остальные две — материальному миру». — Атал Бихари Гхош.} Когда осознается несуществование личного я, ум должен быть спокойным. Когда с помощью различных методов ум приводится в это состояние, которое является следствием ряда причин, всякая мыслительная и познавательная деятельность и восприятие объектов внешнего мира прекращаются. Наступает состояние полного покоя, когда представление о времени исчезает. Находящемуся в этом состоянии неизвестно, сколько прошло дней, месяцев или лет. Он может узнать о продолжительности пребывания в нем только от других. Это состояние называется шинай (совершенный отдых). Не впадая в полное забытье и не отключая полностью сознание, приложив все силы и способности ума или сознания, пребывающий в этом состоянии переживает экстаз, рожденный от ясного, успокоенного ума.

Хотя существует состояние, которое можно назвать сверхсознанием (лхаг-тонг), индивидуумы, или эго-сущности, до тех пор, пока они остаются таковыми, не могут испытывать его. Я думаю, что сверхсознание обретается только по достижении [сверхчеловеческого] состояния [на Пути], ведущем к состоянию Будды. Путь этот проходят с помощью размышления и визуализации. Образы богов, на которых медитируют подвизавшиеся, являются просто знаками, свидетельствующими о проявленном ими усердии во время медитации. Сами по себе они ценности не представляют. {Объективированные формы богов (как и их иллюзорные визуализации при медитации на них, часто проецируемые вовне как галлюцинации) с точки зрения Просветленного Ума, в конечном итоге, не более реальны, чем воплощенные человеческие существа или какие-либо другие создания Природы. В «Бардо Тхёдоле» (см. День Шестой) говорится: «Божества существуют извечно в твоем уме», то есть о них можно говорить, что они существуют в такой форме только тогда, когда человек рассматривается как микрокосм макрокосма. Также в Демчог-тантре, в которую был посвящен Миларепа, утверждается: «Божества (дэваты) являются только символами того, что встречается на Пути — нужных импульсов и состояний, достигаемых с их помощью» и «если возникнут сомнения относительно божественной природы этих дэват, знайте, что дакини является только образом, извлеченным из памяти, и помните, что божества составляют Путь». См. A. Avalon. Tantrik Texts, London, 1919, vol. vii, p. 41.}

Напрашивается вывод, что для достижения этого состояния необходимо иметь полностью успокоенный ум, энергию, способность к углубленному анализу и стремление к знанию. Они являются нижними ступенями лестницы, которые нельзя обойти. Но во время медитации на этом состоянии спокойствия ума (шинай) посредством сосредоточения на формах или на субстанциях, не имеющих формы, самое первое усилие должно сочетаться с чувством сострадания с тем, чтобы приобретаемая заслуга служила Всеобщему Благу. Во-вторых, нужно хорошо осознать, что цель устремлений находится в сферах, трансцендентных мысли, и, наконец, искренними молитвами и желанием блага другим направить сознание в эти трансцендентные мысли сферы. Таким я представляю себе Высший Путь.

Как упоминание о пище не может насытить алчущего и для утоления голода ему нужна сама пища, так и человек, желающий понять Пустоту {В подлиннике: Тонг-па-ньид (санскр. Шуньята), означающее Пустота [Мысли] применительно к трансцендентальному состоянию (или нирване), в котором находится неизменное, или изначальное сознание.

Патанджали (в своих «Йога-сутрах», i, 2) определяет йогу как «подавление трансформации принципа сознания»; в другом переводе — как «сдерживание модификаций ума». Эта Пустота [Мысли] не есть абсолютная пустота, но сверхобычное состояние ума, постигаемое, как учит Миларепа, только совершенным йогом на основании его собственного опыта. Это не поддающееся описанию состояние, в котором ограниченное сознание индивидуума сливается с безграничным космическим сознанием, но не уничтожается в нем, как не уничтожается капля дождя в безбрежном океане или свет светильника при свете солнца.} [Мысли], не может довольствоваться описанием Пустоты и должен осознать ее с помощью медитации.

Кроме того, для приобретения знания о состоянии сверхсознания (лхаг-тонг) необходимо выработать способность беспрепятственно возвращаться в это состояние. Иными словами, привычка созерцать Пустоту, Невозмутимость, Неописуемое и Не Познаваемое обычным умом составляет четыре степени посвящения, то есть четыре последовательные ступени, ведущие к высшей цели мистической Ваджраяны (или Неизменного Пути). Для того, чтобы это по-настоящему понять, нужно отказаться от приобретения материальных благ и угождения телу, и быть готовым к встрече с любыми препятствиями, даже пожертвовать жизнью, если это потребуется.

Я не имею средств, чтобы отплатить вам за ваши благодеяния, мой Гуру и Почтенная Мать. У меня нет никакого имущества, которое я бы мог отдать вам за вашу любовь и доброту. Но я отплачу вам своей преданностью медитации, которой я посвящу всю свою жизнь. И я завершу изучение переданных вами Истин на Небесах Ог-мин. {Небеса Ог-мин — Небеса Ади-Будды — последний аванпост сансары (то есть Универсума). Как следует из текста, на Небесах Ог-мин, как и на Земле, можно достичь нирваны и навсегда выйти из круговорота сансары (см. с. 1001).}

Моему Гуру. Великому Дордже-Чангу,
Дамеме, Матери всех Будд,
И всем Царевичам-Аватарам
Я посвящаю рассказ о том, что достигнуто мной.
И пусть он будет моим приношением вам.
Если я впадаю в ересь или ошибаюсь,
Я прошу простить меня
И наставить на Правильный Путь.
Владыко, освященный лучами Твоего благоволения,
Распустился лотос моего сердца, Источая аромат Знания.
Я соединен с Тобой навеки, И моя жизнь, посвященная медитации,
Будет поклонением Тебе.
Ниспошли мне благословение, дабы труды мои
Принесли благо всем живущим,
И если я допустил многословие,
Я прошу простить меня.

Мой гуру был очень доволен. «Мой сын,— сказал он,— я возлагал на тебя большие надежды, и они оправдались». А жена его добавила: «Я знала, что у моего сына есть и воля, и ум, чтобы добиться успеха». Они оба радовались, и мы втроем долго беседовали о йоге. Затем гуру и его жена расстались со мной, а я продолжал медитировать в своей келье.

В то время, когда я медитировал, мой учитель отправился в Северный Уру по своим пасторским делам и, совершая службу в доме некоего Марпы Голая, имел видение. Явились дакини и напомнили ему о некоторых намеках, сделанных ему его гуру Наропой, которые он тогда не понял, и разъяснили ему их смысл. Это побудило его отправиться в Индию, чтобы встретиться с Наропой.

Однажды ночью, через несколько дней после возвращения моего гуру в Пшеничную Долину, я увидел во сне женщину синего цвета, в шелковой одежде, с костяными украшениями и с золотистыми бровями и ресницами. Обратившись ко мне, она сказала: «Сын, усердно медитируя, ты познал Истины Великого Символа, {Тиб. Phyag-rgya-ch'en-po (произн. Чаг-гья-чен-по); санскр. Махамудра — Великий Символ — одна из главных систем медитации Каргьютпа. Из английского перевода трактата об этой йоге (выполненного редактором и ламой Казн Дава-Самдупом в Гангтоке, Сикким), следует, что эта система, получившая развитие в Тибете, имеет индийское происхождение. Но хотя для индийского йога Махамудра — поза, в тибетском тексте она означает состояние, достигаемое с помощью практики йоги, в результате которой, как следует из текста, «обретается высшее благо Великого Символа — нирвана». с помощью которых ты достигнешь нирваны. Ты также получил «Шесть Учений», {Тиб. Chos-drug (произн. Чо-дуг) — «Шесть Учений» (или Истин). Как и «Великий Символ», это трактат о практическом применении различных видов йоги, основанных в той или иной степени на индийских источниках. В старинном издании тибетского текста «Шесть Учений», отпечатанного с деревянной формы, который лама Казн Дава-Самдуп и редактор перевели на английский язык, эти шесть Учений включают: 1) Gtum-mo (произн. Туммо) — Жизненное (или духовное) тепло, приобретение которого необходимо как замена топлива в суровых климатических условиях Тибета и как движущая сила духовного совершенствования; 2) Sgyu-liis (произн. Гью-лю) — Иллюзорное Тело — учение, помогающее йогу осознать, что его тело и все явления Природы, которая есть сансара, иллюзорны; 3) Rmi-lam (произн. Ми-лам) — Сновидения — учение, помогающее йогу осознать, что иллюзорны не только сновидения, но и все испытываемое в сансаре, как во время бодрствования, так и во время сна; 4) Hod-gsal (произн. Ёд-сал) — Ясный Свет, которому в тексте дано следующее определение: «Как утверждают, Ясный Свет есть неизменный ум, трансцендентный феноменальному бытию (или ум йога), освобожденный от мыслей, как То всех вещей, не отделимый от Пустоты, Запредельного, и испытывающий трансцендентное мысли Великое Блаженство [Экстатического Озарения]»; 5) Bar-do (произн. Бар-до) — Промежуточное состояние [между смертью и новым рождением]. По нему йог обучается не прерывать сознание во время перехода от смерти к новому воплощению и 6) Hpho-va (произн. Пхо-ва) — Перенос — учение о переносе, по желанию, принципа сознания из одного тела в другое или перемещении его в пространстве (см. с. 243—244). но у тебя нет драгоценного учения «Дронг-джуга», {Трактат о йоге, с которым редактор не знаком.} с помощью которого ты можешь моментально достичь состояния Будды, и это учение ты должен знать». Я размышлял об этом сне и заключил по внешнему виду женщины, что это была дакини. Но я сомневался относительно того, была ли это, действительно, весть от дакини или это было искушение Мары. {Мара — Злой Дух, Дьявол-Искуситель в буддизме. Как Дьявол искушал Христа (Помазанника) в пустыне, так и Мара искушал Будду (Просветленного), когда он сидел под деревом бо в Бодх-Гайе, поставив перед собой цель достигнуть Просветления.} Я твердо верил, что мой гуру — воплощение Будд прошлого, настоящего и будущего, сможет мне сказать об этом, так как не было такой вещи, которой он не знал. Диапазон его знаний включал не только упомянутые Священные Истины (с помощью которых достигается нирвана), но даже и умение склеивать разбитую глиняную посуду. Я подумал, что если он подтвердит, что сон — откровение, мне нужно будет найти текст «Дронг-джуг». И я, разломав перегородку, вышел наружу и пошел к моему гуру. «Почему ты вышел из затвора? — спросил он, встревожившись.— Этим ты можешь навлечь несчастье». Я, рассказал ему про сон и спросил, является ли сон откровением или искушением. В том случае, если это откровение, я просил передать мне это учение. Некоторое время он молча сидел и затем сказал: «Да, это было откровение от дакини. Перед моим возвращением из Индии мой гуру, великий пандит Наропа говорил мне об этом тексте, но я не помню, получил ли я его. Нужно поискать его среди моих индийских рукописей».

И мы потратили целые сутки на поиски. Просмотрев всю коллекцию рукописей, мы нашли несколько трактатов о Пхо-ва, но ни одной строчки, относящейся к «Дронг-джугу», нам не встретилось. {Рукописный текст о Пхо-ва, более подробный, чем текст, содержащийся в «Шести Учениях», переведен на английский язык редактором и ламой Казн Дава-Самдупом. Это еще один трактат о йоге — йоге переноса принципа сознания из одного тела в другое (как при одержании) и перемещения его в тонком теле в любое место на Земле, в другие миры, на небеса и в преисподнюю. «Дронг-джуг», судя по контексту, является так же трактатом о йоге подобного содержания, но отличающимся тем, что перенос принципа сознания не ограничивается, как в Пхо-ва, Вселенной (или сансарой), но включает и нирвану (Не Подверженную Становлению, Не Имеющую Формы, Несотворенную и Трансцендентную сансаре). При этом происходит трансмутация обычного сознания в сверхсознание. Нирвана — не место, а состояние Совершенного Просветления. В то время как Пхо-ва есть йогический метод переноса обычного сознания, Дронг-джуг есть метод трансмутации обычного, отражающего только явления Природы (сансары) сознания в сверхсознание, которым все явления бытия воспринимаются как иллюзия (майя). Отсюда понятно, почему Марпа придает такое большое значение этому трактату и настаивает на том, чтобы Миларепа изучил его.}

Гуру тогда сказал мне: «Видение, которое посетило меня в Северном Уру, есть также указание мне отправиться за этим текстом [«Дронг-джуг»] в Индию. Неизвестно еще, сколько других трактатов я заодно смогу там приобрести. Поэтому мне нужно сейчас отправиться туда».

Несмотря на то, что многие отговаривали его от такого утомительного для его возраста путешествия, мой гуру не отступил от своего решения. Тогда его ученики сделали щедрые пожертвования по этому случаю, и все они были обменены на золото, заполнившее чашку, с которой Марпа отправился в Индию. Он пришел в Индию перед самым исчезновением Наропы. {Согласно преданию, распространенному среди тибетских лам, Наропа, являясь совершенным йогом,- не умер,'а перешел в тонкое тело, в которое было трансмутировано его физическое тело. Библейское сказание о еврейском пророке Илье, взятом на небо в «огненной колеснице» (что не следует понимать буквально), и вера в Воскресение Иисуса Христа, восставшего из гроба в духовном теле и не оставившего своего физического тела, служат примером того, что подобные взгляды были распространены среди многих народов во все исторические эпохи. Миларепа уходит из этого мира таким же таинственным образом, как будет показано в главе XII. Некоторые утверждают, что Наропа все еще живет в Индии и является одним из Великих Сиддхов, то есть человеком, достигшим совершенства на Земле, который, овладев силами природы, может жить и умереть по желанию и по желанию воплотиться в новое тело, войдя в утробу матери. Обладание такой же йогической способностью воплощаться приписывается Далай-ламе, божественному правителю Тибета и главе Северного буддизма, а также его духовному соратнику — Таши-ламе. Первый является воплощением Божественного Покровителя Тибета Всемилостивейшего Авалокитешвары, а второй — Амитабхи — Будды Безбрежного Света.

Интересным случаем сознательного перевоплощения, достойным по меньшей мере внимания, если не полного доверия, является история бирманского мальчика Маунг Тун Кьяинга, портрет которого также есть у пишущего эти строки. Согласно надежным свидетельствам, этот мальчик, не получивший никакого образования, может разъяснять самые сложные вопросы буддийской метафизики, а также читать и исправлять ошибки в текстах, написанных на классическом бирманском языке и на пали. Он помнит свое предыдущее рождение, когда он был настоятелем монастыря Юнкьяунг близ Пантанава в Бирме и носил имя У. Пандисса. Недавно он читал проповеди перед огромным собранием верующих во время путешествия по стране.

Атал Бихари Гхош рассказывал мне, что недавно скончавшийся Трайланга Свами был известен в Бенаресе задолго до прихода англичан. Ученые пандиты обычно консультировались с ним по многим научным и религиозным вопросам, но никто из них не мог сказать, когда он появился в Святом Городе. Говинда-Бхагават-Падачарья, учитель великого комментатора монистической Веданты Шанкарачарьи, как считают, все еще жив. Он известен не только как знаток философии Веданты, но и как выдающийся химик. Некоторые из его замечательных работ по химии сейчас публикуются. 1 Здесь, вероятно, использована народная легенда, объясняющая происхождение природных особенностей этой местности — уклона гор и наклона деревьев, что на самом деле является работой ветров, дующих в этом направлении.

Он готов был отдать жизнь за то, чтобы встретиться со своим гуру, и различные благоприятные знаки и предзнаменования он воспринимал как предсказание успеха и исполнения его желания.

Горячо молясь о встрече с гуру, он, наконец, встретил его в джунглях и, проводив в монастырь Пхулахари, спросил у него о «Дронг-джуге». «Ты вспомнил о нем сам или узнал через откровение?»

— спросил тогда Святой Наропа. Марпа ответил: «Я сам об этом не вспомнил и не был удостоен откровения. Но у меня есть ученик по имени Тхёпага, который узнал об этом через откровение, и вот потому я здесь». «Чудесно,— промолвил Наропа.

— В этой непросвещенной стране есть несколько ярких светочей, которые, как солнце, освещают горные вершины».

Говорят, что тогда Наропа воздел руки в молитве и спел:

В мрачных северных областях
Живет тот, кто, как солнце,
Освещает горные вершины.
Почтение этому Великому Человеку по имени Тхёпага!

А затем, закрыв глаза, благоговейно трижды поклонился в сторону Тибета, и все горы Индии и деревья также трижды поклонились в сторону Тибета. Говорят, что и теперь вершины гор и деревья вблизи Пхулахари наклонены к северу. {Тиб. Mkah-'gro-nyen-rgyud (произн. Ках-гро-Ньен-Гьюд); санскр. Дакини-карна-тантра, что в переводе означает: «тантра, передаваемая шепотом на ухо (то есть эзотерическая), полученная от дакини». Судя по ее источнику и способу ее передачи Марпе, она, по-видимому, является одним из самых сокровенных, передаваемых изустно учений, охраняемых адептами секты Каргьютпа.}

Передав Марпе всю Тантру Дакини, сообщаемую шепотом, Святой Наропа предсказал будущее на основании некоторых предзнаменований. Например, по тому, как Марпа выражал свое почтение, он предсказал смерть его сына и непрерывную преемственность иерархии Каргьютпа, а также что я и мои последователи будут ее продолжателями. После того, как Марпа вернулся, его сын Дарма-Додай умер, как было предсказано Наропой.

В годовщину смерти сына, после совершения церемонии, посвященной его памяти, Марпа сидел, окруженный всеми его учениками, и они, выражая ему соболезнования по поводу утраты, постигшей его в преклонном возрасте, говорили, что его сын был воплощением Будд Прошлого, Настоящего и Будущего и что, если бы он жил, он бы стал достойным его преемником. И еще они сказали: «Сейчас мы должны подумать о том, как наилучшим образом утвердить и укрепить иерархию Каргьютпа. И мы молимся, чтобы ты дал каждому из нас, твоим шишьям, указания, какие области знания мы должны изучать и какие методы применять». {В обязанность гуру входит указать ученику направление, в котором он должен работать над собой, отвечающее его индивидуальным склонностям, которые гуру распознает благодаря своей прозорливости (ср. с. 242—243).} Гуру ответил: «Я, духовный ученик великого пандита Наропы, следую тайным указаниям, передаваемым через знамения и видения. Иерархия Каргьютпа получила благословение Святого Наропы. Вы, мои лучшие ученики, пойдите к себе и дождитесь получения откровений, а потом расскажите мне о них».

Ближайшие ученики Марпы, выполняя это указание, медитировали на своих видениях и сообщили о результатах. Все или почти все видения были более или менее благоприятными, но ни один из учеников не получил откровения о будущем Иерархии. У меня же было видение четырех громадных столпов, о котором я рассказал Гуру в стихах:

По велению Дордже-Чанга
Об увиденном мной вчера ночью я расскажу
И точно опишу все, что видел.
Соблаговоли, о Гуру, выслушать меня.
В обширных областях северной части Мира
Я увидел огромную гору
С вершиной, достигающей неба,
С луной и солнцем, вращающимися вокруг нее,
Лучи которых освещали небеса.
Подножье горы покрывало Землю.
Четыре реки текли от четырех ее сторон
И утоляли жажду всех живущих,
И впадали в глубокий океан.
На берегах их росло множество цветов.
Таково краткое содержание моего видения,
О котором я рассказываю моему Гуру, Вечному Будде. {То есть Будде Прошлого, Настоящего и Будущего.}
К востоку от этой горы Находился высокий столп, На котором стоял на задних лапах лев. Грива у льва была густой и блестящей. Когтями он
вонзался в гору. Глаза его смотрели на небо. Затем по горам он стал бродить, И об этом я рассказываю моему Гуру, Вечному Будде.
К югу от горы стоял высокий столп. На столпе рычала могучая тигрица.
Ее шкура была украшена красивыми полосами.
Промежуточные полосы были тройными и четкими.
Глаза тигрицы были обращены на небо. Затем в джунглях стала она бродить.
И пошла через рощи и поля. И об этом я рассказываю моему Гуру, Вечному Будде.
К западу от горы стоял высокий столп,
И над столпом парил орел. Крылья орла были широко распростерты.
Рога орла пронзали небо. Глаза орла были обращены на небо.
Затем он воспарил высоко в синем небе,
И об этом я рассказываю моему Гуру, Вечному Будде.
К северу от горы также стоял высокий столп. Над столпом парил смелый ястреб. Крылья ястреба были широко распростерты. Гнездо ястреба
находилось на скале, И я видел его оперившегося детеныша,
И в небе летало много меньших птиц.
Ястреб взглянул на небо и затем улетел в области горние.
И об этом я рассказываю моему Гуру, Вечному Будде.
Веря, что это благоприятные знаки,
Предвещающие добрые и доблестные дела,
Я затрепетал в экстазе радости,
И я прошу тебя сказать о значении виденного.

Гуру очень понравился мой рассказ и он сказал: «Прекрасное знамение». Затем он велел жене приготовить хорошее угощение и пригласил всех учеников. Обратившись к собравшимся, он сказал: «Мила-Дордже-Гьялцен {Здесь Миларепа именуется его фамильным именем Гьялцен, которое носил также его отец Мила-Шераб-Гьялцен.}

имел видение, которое является счастливым предзнаменованием». Тогда главные ученики попросили его разъяснить смысл видения и значение загадочных образов. В ответ [наш святой Гуру] Великий Аватара и Переводчик поведал экспромтом в песне о значении видения, которое предсказывало будущее Иерархии Каргьютпа:

Владыко, Прибежище всех живущих,
Ты, о Вечный Будда,
Святой Наропа, я склоняюсь у твоих ног.
О вы, мои шишьи, собравшиеся здесь,
Внимательно выслушайте, что я вам скажу
сейчас о значении этого чудесного
пророческого видения.
Обширные области Северной части Мира
Символизируют распространение буддизма в Тибете.
Огромная гора означает секту Каргьютпа,
Основанную мной, Марпой Переводчиком,
моими последователями и всей Иерархией.
Вершина горы, касающаяся неба,
Означает нашу Несравненную Цель.
Солнце и луна, вращающиеся вокруг вершины,
Суть полное Просветление и Любовь.
Их лучи, освещающие небеса,
Суть Благодать, устраняющая Невежество.
Подножье горы, покрывающее Землю,
Означает, что нашими подвигами будет наполнен Мир.
Четыре реки, текущие от четырех сторон,
Символизируют Обряды Посвящения и Истины.
Их воды, утоляющие жажду всех живущих,

Означают, что каждое живое существо созреет и спасется. {Буддизм учит, что каждое живое существо в конце концов достигнет Просветления, и в этом состоит коренное отличие буддизма от семитических религий с их догматом Вечного Проклятия. Все обусловленные кармой страдания, даже в аду, имеют свой срок и окончание. Ничто не вечно в сансаре — миры, ад, рай и существование в них. Все изменяется, разлагается и распадается, даже Брахма и все боги, а Зло трансмутируется и поглощается Добром.} То, что реки впадают в Глубокий Океан, Означает слияние Внутреннего и

Внешнего Света. {Тиб. Chos-nyid-ma-bu (произн. Чё-ньид-ма-бу), санскр. Дхармата-Матри-Путра, переводится Реальность-Мать и Дитя, или Внутренний и Внешний Свет. Реальность-Дитя (Истина или Свет) постигается в этом мире путем углубленной медитации (санскр. дхьяна). Реальность-Мать есть изначальная, или основополагающая Истина, постигаемая только после смерти, в Промежуточном (Бардо) состоянии, в тот момент, когда принцип сознания покидает тело и когда кармические силы еще не начали действовать. Тогда на мгновение осознается Реальность, или Всеобъемлющее Сверхсознание, которое для успокоенного изначального, невозмутимого ума есть предвкушение нирваны. Сохранились многочисленные свидетельства о великих святых и провидцах, которые в момент смерти видели этот Свет, называемый язычниками Светом Богов, христианами Светом Христа, а буддистами Светом Истины. Внутренний и Внешний Свет сливаются в сознании йога, посвятившего свою жизнь приобретению трансцендентального опыта (что случается очень редко). Тогда все виды кармической привязанности к жизни в сансаре прекращают свое действие, и наступает Полное Просветление, то есть состояние Будды.}

Разнообразные цветы, растущие на берегах,
Суть Безупречный Плод, Реализованные Истины.
О вы, мои шишьи, здесь собравшиеся,
Это видение — хорошее предзнаменование, не плохое.
Громадный столп, стоящий к востоку от горы — Это Цуртён-Ванг-гай из Дела.
Лев, стоящий на столпе, Означает, что характер Цуртёна подобен львиному.
Роскошная грива льва означает его Обладание Мистическими Истинами.
Четыре лапы, вонзившиеся когтями в гору,
Означают четыре беспредельныхустремления Цуртёна.
Глаза льва, обращенные к небу, Есть знак того, что Цуртён вышел
из круга сансары. Лев, бродящий по горам, Означает, что Цуртён достиг
Царства Свободных. О вы, мои шишьи, здесь собравшиеся, Видение о восточном столпе — хорошее предзнаменование, не плохое.
Громадный столп, стоящий к югу от горы, Это Нгогдун-Чудор из Жунга. Тигрица, рычащая на столпе, Означает, что Нгогдун наделен
характером тигрицы.
Красивые и четкие полосы тигрицы
Означают овладение Мистическими Истинами.
Тройные круговые полосы свидетельствуют о том, что в нем заключены Три Прибежища,
Четыре лапы, когтьми вонзившиеся
в джунгли, Означают выполнение им Четырех Обязанностей!
Глаза тигрицы, обращенные к небу,
Есть знак того, что он вышел из круга сансары.
Тигрица, бродящая в джунглях,
Означает, что он достиг Освобождения.
Тигрица, проходящая через рощи и поля,
Есть предсказание о том, что у него будут ученики — продолжатели его Иерархии.
О вы, мои шишьи, здесь собравшиеся,
Видение о южном столпе — хорошее предзнаменование, не плохое.
Громадный столп к западу от горы — Это Метён-Цёмпо из Цанг-ронга.
Орел, парящий над столпом,
Означает, что характер Метёна подобен орлиному.
Крылья орла, широко распростертые,
Есть знак овладения Мистическими Истинами.
Рога орла, пронзающие небо,
Означают преодоление Метёном всех
препятствий во время медитации.
{То есть опасности, вызываемые физическими или психическими факторами, и многочисленные препятствия и искушения, преследующие йога во время медитации, то есть во время практики йоги.}
Глаза орла, обращенные к небу,
Символизируют выход из круга сансары.
Орел, воспаривший в синее небо,
Есть знак того, что Метён достиг
Царства Свободных.
О вы, мои шишьи, здесь собравшиеся,
Видения о западном столпе — хорошее предзнаменование, не плохое.
Громадный столп, стоящий к северу
от горы, — Это Мила-Репа из Гумгтханга.
Ястреб, парящий над столпом,
Означает, что характер Миларепы сходен с ястребиным.
Крылья ястреба, широко распростертые,
Есть знак овладения Мистическими Истинами.
Гнездо ястреба на скале
Означает, что Миларепа будет твердым, как скала.
Птенец ястреба — знак того, что
Духовный сын Миларепы достигнет совершенства.
Меньшие птицы, летающие в небе,
Есть предсказание о распространении
учения Каргьютпа. Глаза ястреба, обращенные к небу,
Есть знак выхода из круга сансары.
Ястреб, улетевший в заоблачную высь,
Означает достижение Миларепой Царства Свободных.
О вы, мои шишьи, собравшиеся здесь,
Видение о северном столпе — добрый знак.
Миссия моя выполнена,
И на вас теперь моя мантия накинута,
И если мои предсказания сбудутся,
Прославлена будет Иерархия Каргьютпа.

Все ученики радовались, когда гуру произнес эти пророческие слова. Потом гуру позволил им ознакомиться с его священными книгами и рукописями, в которых изложены Мистические Истины и оккультные науки. Днем он давал наставления своим ученикам, вел беседы с ними и читал им проповеди, а ночью учил их медитировать, и они значительно продвинулись на этом пути.

Однажды ночью, совершая обряд посвящения в Юм (Текст-Мать), лама принял решение определить, опираясь на свою интуицию, к каким разделам Учения имеет наибольшую склонность каждый из четырех ближайших учеников с тем, чтобы отдать каждому из них те священные тексты, которые будут наиболее полезны им. И поэтому он решил понаблюдать за знамениями на рассвете.

На рассвете следующего утра он увидел своих учеников своим ясновидящим взором: Нгогдун-Чудора из Жунга, объясняющим значение ритуалов Гайпа-Дордже; Цуртён-Ванг-гая из Дела медитирующим на Пхо-ва (перенос принципа сознания); Метёна-Цёнпо из Цанг-ронга медитирующим на Ёд-Сал (Ясный Свет) и меня медитирующим на Туммо (способ выработки жизненного тепла). {Помимо выработки физического тепла, применение этого способа также содействует духовному развитию и поэтому служит тибетскому отшельнику большим помощником во время медитации.}

Так он был тайно извещен о врожденных способностях каждого ученика к овладению теми знаниями, которые будут наиболее полезными для него и в которые он должен будет посвящать других.

И он подарил каждому из нас свои самые лучшие последние работы. Ламе Нгогпа он дал текст с комментариями к Гьюд (тантрам), в котором в соответствии с четырьмя методами и шестью целями изложение материала было таким ясным и последовательным, что его можно было уподобить жемчужинам, нанизанным на нить. К этому он добавил вещи, ранее принадлежавшие Наропе — шесть украшений, жертвенную ложку и рубиновые четки. Он также передал ему индийские комментарии к текстам, отданным ему раньше, и завещал ему трудиться ради всеобщего блага и проповедовать всем живым существам.

Цуртён-Ванг-гаю из Дела Марпа подарил трактат о Пхо-ва (перенос принципа сознания), что подобен птице, вылетевшей из открытого слухового окна. {Открытое слуховое окно есть Отверстие Брахмы (санскр. Брахма-рандхра), находящееся на линии стреловидного шва темени, соединяющего две теменные кости, которое открывалось с помощью практики Пхо-ва, являющейся частью Кундалини-йоги (см. с. 852). Птица, вылетающая из него, есть принцип сознания, Покидающий тело через это отверстие — навсегда в момент смерти или на время, когда применяется этот метод йоги.} Ему были также отданы волосы, ногти и пилюли {Эти пилюли употребляются не для лечения болезней, а как средство против неведения (авидья) — причины, приводящей к смерти и повторному рождению. Наропа приготовил их оккультным способом и зарядил их своей благодатной психической энергией. Такой рецепт хранится в тайне и обычно включает специи и снадобья, которые святой или благочестивый лама смешивает таким образом, что они, как утверждают верующие, впитывают излучения благодати, исходящие от его ауры, а затем передают их тому, кто их употребляет. Редактор располагает трактатом на тибетском языке и переводом его на английский, описывающим способ приготовления таких пилюль, помогающих в духовном развитии, которые и теперь готовят и продают ламы и даже сам Далай-лама (см. с. 3853).} Наропы, а также ритуальный головной убор, украшенный изображениями Пяти Дхьяни-Будд, {Этот головной убор состоит из пяти частей, имеющих форму груши с заостренным концом, которые обычно вырезают из толстой тибетской бумаги для рукописей. На каждой из них рисуют изображение одного из пяти Дхьяни-Будд и расписывают их золотой и серебряной красками. Части скрепляют друг с другом по краям, оставляя концы свободными, что придает этому нарядному головному убору сходство с короной.} и дано наставление практиковать Пхо-ва.

Метёну-Цёнпо из Цанг-ронга был отдан текст о Ёд-Сал (Ясный Свет), который подобен зажженному светильнику, рассеивающему ночную тьму, {Под Ясным Светом подразумевается состояние экстаза, во время которого мрак неведения (авидьи) рассеивается, как «тьма ночная», проблесками высшего сознания, то есть нирваны, или Просветления.} а также отданы принадлежавшие Наропе ламаистский скипетр (дордже), колокольчик, маленький сдвоенный барабан (дамару) и чаша для возлияний из морской раковины и дан наказ следовать коротким путем через Бардо (промежуточное состояние между смертью и повторным рождением).

А мне Марпа дал текст о Туммо (получение жизненного тепла), что подобно охваченному пламенем хворосту, а также шляпу Майтри {Шляпа, которую носят йоги Каргьютпа, символизирует эту реликвию — шляпу, которую носил великий индийский йог Майтри. На ней изображен мистический знак, напоминающий андреевский крест (X).} и одеяние Наропы и велел медитировать в уединении в различных местах — на горных вершинах, в пещерах, в лесу.

Затем перед большим собранием [учеников], [обращаясь преимущественно к четырем ближайшим ученикам], Марпа сказал: «Я передал каждому из вас те тексты и разделы Учения, с помощью которых вы придете к цели кратчайшим путем, и я предвижу, что именно эти знания будут наилучшим образом способствовать развитию ваших учеников. Я потерял сына Додай-Бума, и поэтому я завещаю вам заботиться о сохранности моих священных текстов и реликвий. Будьте преданными защитниками и проповедниками Учения. Да будет процветать оно и распространяться».

Сказав так, Марпа отпустил троих учеников, и они отправились к себе домой. А мне он сказал: «Ты поживи со мной еще несколько лет. У меня есть несколько разделов Знания, в которые я хочу посвятить тебя, и, кроме того, мое присутствие будет тебе полезным». Выполняя его волю, я поселился в пещере Занг-пхуг (Медная Пещера), о которой было пророчество Наропы. Гуру и его жена регулярно посылали мне долю от их трапезы и часть приношений от каждой религиозной церемонии, даже самой скромной.

Так я проводил время в сладчайшей медитации в течение нескольких лет, совершенствуясь в познании под руководством моего гуру до тех пор, пока не взросли в моем сердце всходы Высшей Мудрости».

[В этом состоит четвертое рождающее заслугу деяние Миларепы].

О сне Джецюна, побудившем его выйти из пещеры, где он медитировал, и просить у гуру разрешения посетить родные места; о последних наставлениях и предсказаниях гуру; о печальном расставании с гуру и его женой и возвращении на родину.

Речунг тогда спросил Джецюна: «Что заставило тебя покинуть Марпу и сколько лет перед возвращением на родину ты провел, медитируя в пещере?»

Джецюн отвечал:

«Я не пробыл там много лет. А вернуться домой меня побудили следующие обстоятельства. Медитируя в пещере, я шаг за шагом продвигался вперед в моем духовном развитии. Обычно я не спал, но однажды под утро я заснул надолго и увидел во сне, что мой дом Четыре Колонны и Восемь Столбов разрушается по причине ветхости и похож на уши старого осла. Священные книги заливает вода, проникающая через дырявую крышу. Поле Треугольник Вормы заросло бурьяном. Моя мать умерла, а моя единственная сестра, оставшись одна, ушла из дома и где-то бродит. Я очень тяжело переживал смерть матери, так как ни разу не повидался с ней с тех пор, как мы расстались много лет назад в то тяжелое для нас время, и я окликал мою мать и сестру и горько плакал. Проснувшись, я увидел, что моя подушка смочена слезами. Когда я стал думать об этом сне, я еще сильнее захотел увидеть мать и снова разрыдался. И поэтому я решил тогда, во что бы то ни стало, пойти домой, чтобы повидаться с ней.

Утром на рассвете я разломал стену моей кельи и пошел просить разрешения у гуру. Когда я пришел, он еще крепко спал, и я, сев у его ног, выразил со смирением мою просьбу в песне:

О Милосердный Владыко, ты неизменный,
Позволь мне, нищенствующему, еще раз пойти домой.
На земле Ца негостеприимной
Три родных человека, мучимые злыми родственниками,
Разлучены много лет.
Боль разлуки больше нет сил мне сносить.
И потому я прошу: отпусти меня
повидаться с матерью только раз.
Повидавшись, я быстро вернусь.

Как только я закончил петь, мой гуру проснулся.

Солнечные лучи, пробившиеся через щель над изголовьем, осветили его мудрое чело, подобно нимбу. И в этот момент его жена принесла завтрак. Эти три события произошли одновременно, и с ними было увязано несколько последующих событий. Мой гуру сразу обратился ко мне с вопросом: «Мой сын, почему ты вышел из своей кельи? Демон (Мара) может овладеть тобой. Этим ты навлекаешь на себя большую опасность. Сейчас же вернись обратно!» Но я снова в стихах изложил мою просьбу и рассказал о моем сне:

О Милостивый Владыко, ты неизменный!
Разреши мне, отшельнику, снова увидеть свой дом
В несчастной долине Ца.
Хотя из того, чем владел я, немного осталось,
О моем доме Четыре Колонны и Восемь Столбов
Хочу я узнать, не разрушился ль он.
О моих священных книгах
Хочу я узнать, в целости ли они.
О моем поле Треугольник Вормы
Хочу я узнать, не заросло ли оно.
Мою мать — сосуд, в котором я пребывал,
Хочу я увидеть, если она жива.
О моей сестренке, единственной, Пета-Гёнкьит
Хочу я узнать, где бродит она.
О моей нареченной невесте
Хочу я узнать, способна ли к браку она.
О моем соседе и дяде Юнг-Гьяле
Хочу я узнать, жив ли он еще.
О моей жестокой тетке Тигрице-Демоне
Хочу я узнать, жива она или нет.
О нашем семейном духовнике Кунчог-Лхабуме
Хочу я узнать, жив ли он или нет.
Но больше всего я жажду увидеть
Мою дорогую старушку-мать,
И боль разлуки не в силах теперь я сносить.
И поэтому, о Владыко, прошу тебя
Отпустить меня домой только раз.
Побыв там, я быстро вернусь.
В ответ мой гуру сказал:

«Мой сын, когда ты впервые пришел ко мне, ты сказал, что не будешь тосковать о родственниках и доме, а сейчас ты тоскуешь не только о них, но и о других людях. Если ты даже сейчас пойдешь домой, вряд ли ты застанешь в живых свою мать, а что касается других, то мало вероятно, что они пребывают в добром здравии. Ты прожил несколько лет в Ю и Цанге и здесь ты живешь уже немало лет. Но если ты хочешь пойти, я не возражаю. Если ты рассчитываешь вернуться сюда, знай, что так как ты застал меня спящим, когда ты вошел ко мне, чтобы изложить свою просьбу, мы никогда больше не встретимся в этой жизни. Но лучи восходящего солнца, осветившие мой дом, несут весть о том, что ты будешь ярким светочем среди иерархий буддизма и что ты прославишь Веру. Солнечные лучи, образовавшие нимб вокруг моей головы, есть знак того, что секта медитирующих йогов Каргьютпа будет прославлена, и у нее будет много последователей. То, что Дамема принесла завтрак, означает, что твоим пропитанием будет духовная пища. Я разрешаю тебе пойти. Дамема, приготовь алтарь для возложения приношений».

Мой учитель принялся чертить мандалу, а жена его тем временем готовила алтарь. Затем, удостоив меня принять самое последнее и высшее посвящение и передав мне Тайны Символов Снов {Относится к трактату «Шесть Учений», о котором уже упоминалось на с. 229. Существует также система йоги, с помощью которой йог может по желанию входить в состояние сна и научно исследовать его, сравнивая с состоянием бодрствования. С помощью этого метода осознается иллюзорность обоих состояний. Его применение позволяет сохранять память вплоть до нового рождения, так как смерть подобна переходу в состояние сна, а рождение — пробуждению.}

и Тантры, сообщаемые учителем ученику на ухо шепотом, {То есть эзотерические (или передаваемые на ухо шепотом) учения, которые никогда не записываются и передаются учителем ученику только устно.} он сказал: «Запомни, только тебе одному я передаю эти тексты, тайны и посвящения, потому что так велел мой господин Наропа. Ты, в свою очередь, сообщишь их тому ученику, на которого укажут Божества. И я завещаю тебе передавать их с тем условием, чтобы они передавались от одного гуру только одному шишье в течение тринадцати поколений. Если эти Истины будут обменены на мирские блага или переданы с целью приобретения расположения, это вызовет гнев Богов и навлечет несчастье. Поэтому тщательно береги их. Если шишья обнаруживает способность воспринять эти Истины, передай их ему, {«В «Нитьяшодашикарнава-тантре» (iv, 4) есть подобная этой заповедь: «Ни привязанность, ни жадность, ни страх не должны заставить тебя открыть Великую Истину недостойному. Открывай ее только достойному». Шрути (ведические тексты) также требуют сохранения тайны, относящейся к брахмавидье (знание о Высшем Брахмане)». — Атал Бихари Гхош.} если даже у него нет, чем заплатить тебе. Проявляй особую заботу о таких шишьях, наблюдай за ними, береги их, развивай, и пусть они своими деяниями прославляют веру. Метод, посредством которого Тилопа обучал Наропу и которым я обращал тебя, не очень пригодится в будущем, так как люди будут вырождаться, сердца их не будут раскрыты, и они не смогут понять высшие Истины. Поэтому не торопись применять этот метод.

В Индии есть девять трактатов, относящихся к нашей теме, хотя иногда в отношении их устанавливают не такие строгие требования. Четыре из них я уже отдал тебе. Остается еще получить пять. Один мой ученик отправится в Индию, чтобы достать их у ученика другого ученика Наропы. Ты тоже должен обязательно постараться их достать. Они принесут величайшую пользу людям. Но если ты думаешь, что я могу скрыть от тебя какие-нибудь другие тексты, потому что у тебя нет материальных средств заплатить за них, то откинь эту мысль, так как не одни материальные блага приносят мне удовлетворение. Гораздо больше я радуюсь твоей искренней преданности и энергии. Поэтому держи высоко Знамя Беззаветной Преданности и Медитации. {Букв. «Знамя Садханы».}

Я посвятил тебя в Высшие Мистические Истины, Сообщаемые Шепотом на Ухо, которые были откровением, полученным от Дакини, и переданы мне моим господином Наропой. Никому другому из моих учеников я их не передавал. Тебе же я передал их целиком, как наполняют сосуд до самых краев».

Затем он вызвал Богов-Покровителей, чтобы они свидетельствовали об истинности его слов.

Произнеся этот проникновенный монолог, он затем экспромтом спел песню:

Почтим Благостного и Милосердного Владыку!
Медитировать на Его Деяниях — все равно, что читать священную книгу. {Молитва Марпы обращена к его гуру Наропе, а молитва Миларепы — к его гуру Марпе. Гуру визуализируется как Божественная Сущность.}
Иметь много желаний не приносит спокойствия уму.
Поэтому сохраним в сердце эти мудрые наставления.
Многое, кажущееся Тем, не является Тем.
Многие деревья не дают плодов.
Не все науки — Истинная Мудрость.
Их изучением Мудрость не достигается.
Много разговоров приносит мало пользы.
То, что обогащает сердце, есть Священная Мудрость.
Желаешь ты этого богатства?
Тогда стяжай его.
Учение, подавляющее низменные страсти, есть Благородный Путь.
Тебе нужен этот надежный путь?
Тогда иди по нему.
Сердце, не имеющее желаний, — благороднейший царь.
Если тебе нужен этот благородный гуру, тогда ищи его.
Оставь плачущий, отягченный печалью мир.
Пусть пещеры станут твоим родным домом
И одиночество твоей истинной радостью.
Пусть твоим неутомимым конем будет
Мысль, скачущая верхом на Мысли,
И пусть твое тело будет храмом, где
будут обитать боги,
И твоя бесконечная преданность
Учению будет лучшим для тебя лекарством.
Тебе, сильному, передал я Учение, содержащее всю Мудрость.
Твоя вера, Учение и я — одно.
И пусть это Совершенное Семя Истины, вверенное моему сыну,
Прорастет и принесет плоды,
Которые не гниют, не уносятся ветром и не высыхают. {Поскольку смысл последних строк в переводе ламы Дава-Самдупа не совсем ясен, мы частично следуем здесь интерпретации Бако.}

Закончив петь, гуру возложил руку на мою главу и сказал: «Мой сын, расставание с тобой приносит мне боль, но так как все составные части бытия подвержены рассоединению, невозможно этому помешать. Все же побудь со мной еще несколько дней. Просмотри свои тексты, и если ты найдешь в них непонятные места, постарайся их понять». Я послушался, и за это время все непонятное в текстах стало мне понятным. Затем гуру велел своей супруге возложить приношения на алтарь для совершения церемонии, что она исполнила с большим усердием, возложив на алтарь приношения для богов-покровителей, жертвенные хлеба для дакини, и устроила для братии большой пир, на котором гуру предстал перед собравшимися в виде Гайпа-Дордже и в обликах других божеств, с различными символическими знаками — дордже, колокольчиками, колесами, драгоценными камнями, цветами лотоса, мечами и другими атрибутами. Он также представил мистические (мантрические) слоги ОМ, АХ, ХУМ в различных цветах.

Продемонстрировав так свои оккультные способности, он затем сказал мне: «Они называются психофизическими способностями, которые никогда нельзя показывать ради того, чтобы похвастаться ими. Я продемонстрировал их как прощальный подарок тебе, Миларепа». Тогда я понял, что мой гуру такой же совершенный, как сам Будда, и радовался этому безмерно. Я дал себе слово подражать моему гуру и развить в себе такие же оккультные способности.

Мой гуру тогда спросил меня: «Сын, ты видишь и веришь?» «Да, господин и учитель,— отвечал я,— невозможно не верить. Я буду подражать тебе в преданности, чтобы приобрести такие же способности». «Похвально, мой сын. А теперь ты уже можешь отправиться в путь, так как я показал тебе эфемерность всего существующего. Осознай это сам во время твоего отшельничества в горных потаенных прибежищах, в необитаемых пещерах и местах, удаленных от жилищ. Из горных обителей знаменита Гьялгьи-Шри-Ла (Святая Гора Блаженного Уединения). Она освящена стопами многих великих индийских святых и йогов, а вершина Тисе (гора Кайласа) упомянута самим Владыкой Буддой как великая гора, обитель Демчога (Самвары) и место для медитаций. Медитируй там. Лапчи-Канг — самое священное место среди всех Двадцати Четырех Мест Паломничества, называемое Годавари в Священных Писаниях. А Риво-Палбар и Ёлмо-Кангра в Непале упоминаются в «Лалита-вистаре». Медитируй там. Чубар в Брине (Дрине) — место, освященное дакини, и любая необитаемая пещера, вблизи которой есть топливо и вода, пригодна для медитации и для водружения Знамени Преданности. Расположенные вблизи друг друга Девикот и Цари находятся на востоке, но еще не наступило время их открывать. Ученик твоей иерархии откроет эти священные места паломничества и будет охранять их. А ты посвятишь всю свою жизнь медитации в этих местах, о которых было пророчество. Если ты будешь исполнять это со всей преданностью, ты совершишь угодное для твоего гуру дело и отплатишь ему за его доброту и любовь, а значит, послужишь Делу Всеобщего Блага. Но если ты не будешь по-настоящему предан, то твоя жизнь, какой бы она ни была продолжительной, будет лишь временем накопления грехов. И поэтому оставь все мирские заботы. Не трать время на пустые разговоры с теми, кто стремится только к достижению материальных благ, но сразу начни медитировать». На глазах моего гуру появились слезы и текли по щекам, когда он продолжал свою речь: «Мой сын, мы больше не увидимся в этой жизни. Но я буду носить тебя в моем сердце, а ты будешь носить меня в твоем, и мы обязательно встретимся снова в чистых небесных обителях за пределами этой жизни, и поэтому радуйся.

В какой-то период твоей жизни в отшельничестве ты столкнешься с угрожающей твоей жизни опасностью. Когда это случится, ты посмотри на эту вещь, но сразу не вскрывай ее». И он передал мне запечатанный свиток. Каждое слово, произнесенное тогда гуру, проникло глубоко в мое сердце и помогало мне в моей последующей жизни.

Затем мой гуру, обратившись к Дамеме, сказал: «Завтра Миларепа покидает нас. Приготовь все, что нужно в дорогу. Хотя мне будет тяжело, я должен проводить его». А мне он сказал: «Ложись со мной сегодня ночью. Мы двое, отец и сын, поговорим друг с другом». И я лег с ним. Когда Дамема пришла к нам, она сразу начала рыдать. «Дамема, почему ты плачешь? — сказал гуру.— То, что мой сын получил все Драгоценные Истины и собирается медитировать на них, вдали от мирской суеты,— это повод для слез? Подумай о том, как все живые существа, хотя потенциально являющиеся Буддами, из-за незнания своей истинной природы и своего предназначения, страдают и мучаются, и умирают в мучениях, и особенно человеческие существа, получившие (благодаря своему рождению) счастливую возможность улучшить свое состояние, отказываются от этой возможности и умирают, не достигнув просветления. Вот об этом и следует плакать, даже не переставая». Дамема отвечала: «Ты правильно говоришь, но такое сострадание трудно испытывать в полной мере. А я плачу сейчас, потому что не могу не плакать. Смерть отняла у меня сына, преисполненного всех совершенств, телесных и духовных, который смог бы выполнить свои желания и желания других. А сейчас другой сын, такой преданный, энергичный, умный, добросердечный, целеустремленный, безупречный во всех отношениях, должен разлучиться со мной, будучи жив. Как я могу не плакать?» И она снова разрыдалась. Меня самого сотрясали рыдания и моего гуру тоже. Так мы провели ночь в слезах, и для серьезного разговора времени у нас не осталось. На следующее утро тринадцать человек собрались проводить меня и пройти со мной четыре-пять миль. Все были печальны и выражали свою печаль словами и слезами. Когда мы поднялись на вершину холма Чхё-Ла-Ганг (Холм Религии), с которого открывался хороший вид на окружающую местность, мы сделали привал и сели подкрепиться. Затем мой гуру взял меня за руку и сказал: «Мой сын, мне бы хотелось, чтобы ты шел не один, а вместе с надежными товарищами, потому что тебе придется идти через Ю и Цанг, и говорят, что на перевале Силма орудуют разбойники, но так как я знаю, что тебе придется идти одному, я буду молиться за тебя и просить божественных защитников охранять тебя в пути. Будь очень осторожен. Сейчас ты пойди к ламе Нгогпа и сверь с ним комментарии к священным текстам, которые ты получил, и отметь все расхождения. Затем ты можешь сразу пойти домой. Дома оставайся не более семи дней. А затем удались в пустынное место и медитируй там. И отныне твое служение будет твоей единственной обязанностью. Только этим ты принесешь благо себе и всем живущим».

Тогда я экспромтом спел для моего гуру песню:

О Владыко, ты неизменный, о Дордже-Чанг!
Впервые как смиренный нищенствующий иду я в Цанг.
Впервые я, твой смиренный шишья, иду домой.
О милосердный Владыко и Отец, твоя благостная любовь дает мне
В провожатые на перевале Силма Двенадцать Богинь Гор.
Вверив себя Трем Драгоценным Прибежищам,
В сопровождении сонма дакини,
С сердцем, чистым и искренним,
Я иду, охраняемый Богинями.
Мне ли нужно бояться смертельных врагов?
И все же с мольбой я обращаюсь к тебе:
Будь моим Вечным Наставником
В этой и будущей жизни.
Благослови мое тело, речь и ум
И огради их от соблазнов.
Снизойди к моей молитве
И в знак твоего согласия,
Наложи на нее печать твоей духовной власти.
Сокровенные истины помоги мне познать.
Я [также] молю тебя благословить меня на долгую жизнь без болезней.
Жизнь моя принадлежит тебе.
Ниспошли мне благословения быть неизменно преданным отшельнической жизни.
Выслушав мою молитву, мой гуру промолвил:
«Мой сын, сладостна твоя речь. Сейчас я тебе дам самые лучшие и последние наставления. Храни их всегда в сердце».
Затем, возложив руку на мою главу, он спел для меня гимн:
Почтение всем Гуру!
Возвышенномыслящий, благородный, добродетельный сын,
Дхармакая да будет достигнута тобой.
Пусть твоя нектароподобная молитвенная речь
В Самбхогакае достигнет полного совершенства.
Пусть твоим праведным, чистым и благородным сердцем
Будет осуществлена Нирманакая.

{Эти строки относятся к учению Махаяны о Трех Телах (тиб. Sku-gsum, произн. Ку-сум; санскр. Трикая). Первое Тело — Божественное Тело Истины (Дхармы) — обычным умом, есть Пустота (санскр. Шуньята, тиб. Тонг-па-ньид), не имеющая формы, несозданная Нирвана. Второе — Божественное Тело Блаженства — Самбхогакая (тиб. Longs-spyod-rzogs-sku, произн. Лонг-чёд-зо-ку), которое есть Тело всех Бодхисаттв в небесных мирах. Оно есть первое отражение Божественного Тела Истины. Третье — Божественное Тело Воплощения — Нирманакая (тиб. Sprul-pahi-sku, произн. Тюл-паи-ку) Аватаров, Великих Учителей на Земле. Первое Тело — Трансцендентное Бодхи, второе — отраженное Бодхи, а третье — воплощенное Бодхи. Дхармакая (тиб. Chos-sku, произн. Чё-Ку). Это Тело всех Будд, непознаваемое}

Пусть эти мои последние и драгоценные слова,
Такие же истинные, как Вечный Закон,
Проникнут глубоко в твое сердце и сохранятся в нем,
И пусть благословения дэв и дакини
Будут вдохновлять тебя,
А духи-защитники охранять.
Да исполнится скоро эта молитва моя.
Да быть тебе всегда любимым преданными религии.
И пусть Двенадцать Богинь Сопровождают тебя на перевале Силма,
И Ангелы-Хранители охраняют твой путь
Во время твоих последующих странствий.
В печальном облике твоих дома и полей
Заключена проповедь об их иллюзорности.
Твои отношения с сестрой, тетей и родственниками
Станут твоим учителем, который
развеет ложные представления о прочности семейных связей.
Жизнь в одиночестве в пещерах
Есть рынок, где ты можешь обменять
Мирскую суету на вечное блаженство.
В храме твоего одухотворенного тела
Есть зал для встречи богов. {«Зал встречи» — «Тысячелепестный Лотос». Когда в нем соединяются Шива (как Дэва, или Шакта) и Кундалини (как Дэви, или Шакти), на йога нисходит экстаз Озарения (см. с. 85? 2632).}
В приносящей здоровье похлебке из крапивы
Содержится нектар, приятный богам. {Похлебка из крапивы, как следует из главы X, составляла основную пищу Миларепы, когда он практиковал йогу, живя в полном уединении.}
Научная система, изложенная в твоих текстах,
Дает урожай прекрасных плодов.
Ненависть и презрение, ожидающие тебя дома,
Побудят тебя немедленно отдаться служению религии.
В келье отшельника,
До которой не доносятся голоса людей и лай собак,
Заключено благо быстрого достижения сиддхи. {Сиддхи буквально означает достижение или осуществление садханы, под которым здесь следует понимать приобретение йогических, то есть сверхнормальных способностей.}
В свободной жизни, полагаясь только на себя,
Мирное сердце вкушает небесное блаженство.
В незагрязненном месте, вблизи священного храма
Заключена радостная перспектива успеха. {Успех практики йоги достигается благодаря магнетическому, или психическому воздействию, исходящему от священного центра, если он не загрязнен эманациями аур городов и селений, обитатели которых привязаны к миру сансары.}
В искренней религиозной преданности
Есть благо, достигаемое с помощью ревностного служения.
В священном Саду Послушания {То есть исполнение повелений гуру.}
Находится источник всех достижений.
В жизнедательных истинах, полученных от дакини,
Находится граница между сансарой и нирваной. {То есть истины, позволяющие подвизающемуся отличать сансару от нирваны, а также осознать, достигнув сверхсознания (состояния) Будды, что обе неотделимы друг от друга.}
В Школе Марпы Переводчика
Есть надежда достигнуть Вечной славы.
Упорство и энергия Миларепы
Есть столп буддийской веры.
На Того, {То есть на Миларепу.} кто держит этот Столп [пусть будут ниспосланы]
Благословения Благородной Иерархии,
Благословения святых Каргьютпа, Благословения Божественных Существ, Демчога, Гайпа-Дордже и Санг-дю, Благословения Благородных Истин, Благословения Жизнедательных Истин, открытых Дакини,
Благословения милосердных Дакини, Благословения Живущих в Трех Oбитeляx. {«Живущие в Трех Обителях» — по-видимому, эзотерическое название адептов Кундалини-йоги. «Тремя Обителями» в этом эзотерическом смысле являются психические центры, находящиеся в сердце (санскр. анахата-чакра), в горле (санскр. вишуддха-чакра) и в голове (санскр. сахасрара-падма) — ср. с. 85?} Благословения благородных Защитников Веры, {Здесь упомянуты божества, называемые на санскрите Дхармапала, то есть «защитники Дхармы» (тиб. Чос-скьёнг).}
Благословения Матери Кали, {Кали — Великая Гневная Богиня-Мать, называемая также Дурга. Здесь она символизирует Шакти — изначальную отрицательную (или женскую) энергию Мироздания, являясь супругой Шивы, который олицетворяет изначальную положительную (или мужскую) энергию.
Атал Бихари Гхош дает здесь следующее разъяснение: «Кали в другом аспекте — вечно юная Мать (Адья Пракрити), так как она не всегда выступает в гневном облике. Она бывает благосклонной или устрашающей в зависимости от кармических заслуг ученика. Она именуется Кали, потому что она пожирает (каланат) Время (Кала), которое пожирает всё» (см. Tantra of the Great Liberation, ch. iv, ed. by Arthur Avalon, London, 1913).} Благословения благородных братьев по вере.
Благословения твоей преданности, рожденной послушанием,
Благословения твоим последователям.
Да исполнятся также мои молитвы.
Храни их [мои последние наставления] в твоем сердце и следуй им.

Марпа испытывал большую радость, исполняя этот гимн.

Затем Почтенная Мать, супруга моего гуру, преподнесла мне в качестве подарков необходимые для меня вещи — одежду, обувь и провизию. «Мой сын,— сказала она,— это мой скромный подарок тебе на прощание в знак моих дружеских чувств. Я желаю тебе счастливого пути, и пусть мы снова встретимся в благословенной, священной райской обители Ургьен. Не забудь об этих последних духовных дарах и об искренней молитве, которую твоя мать сейчас произнесет». И она поднесла мне человеческий череп, наполненный освященным вином, и спела гимн:

Почтение стопам Милосердного Марпы!
Мой терпеливый сын, такой энергичный,
Преданный, много перенесший,
О сын высочайшего предназначения,
Испей до конца нектар Божественной Мудрости твоего Гуру.
В совершенном спокойствии и полной безопасности иди своим путем,
И, как друзья, пусть мы встретимся в будущей жизни
В благословенной священной обители.
Не забывай своих духовных родителей,
Часто возноси молитву им.
Из священных книг и проникновенных проповедей
Извлеки пищу, питающую сердце.
В совершенном спокойствии и полной безопасности иди своим путем,
И, как друзья, пусть мы встретимся в будущей жизни
В благословенной священной обители.
Не забывай своих духовных родителей,
Благодарную память о них храни всегда в твоем сердце
И об их искренней заботе о тебе часто вспоминай.
Согревающее дыхание ангелов носи,
Как твое одеяние, чистое и мягкое.
{Здесь речь идет о жизненном тепле, рождающемся с помощью йоги.}
В совершенном спокойствии и полной безопасности иди своим путем,
И, как друзья, пусть мы встретимся в будущей жизни
В благословенной священной обители.
Думая о беспомощных обитателях [сансары],
Внедри в сердце самоотверженность.
Ношу Высшего Пути (Махаяны)
Неси всегда с непоколебимой преданностью.
В совершенном спокойствии и полной безопасности иди своим путем,
И, как друзья, пусть мы встретимся в будущей жизни
В благословенной священной обители.
Дамема, дочь благородных родителей,
Своему сыну дает последние наставления,
И пусть он всегда хранит их в своем сердце.
Тебя, [о сын], твоя любящая мать не забудет.
Пусть мы, любящие мать и сын,
Как друзья, встретимся в будущей жизни
В благословенной священной обители.
И пусть эти добрые пожелания принесут плоды,
И пусть чистая преданность будет твоею платой.

Во время пения слезы душили ее, и долго скрываемая печаль присутствующих прорвалась потоками слез и рыданием. В последний раз я отдал поклон моим духовным родителям и пошел, обернувшись назад, смотря на них до тех пор, пока мог видеть лицо моего гуру. Я видел, что провожавшие меня стояли на том же месте и плакали. Велико было тогда мое желание вернуться. Но когда я исчез из поля их зрения, я уже больше не оборачивался, пока не поднялся на пригорок, откуда я их снова увидел, но уже как едва различимую группу людей. Мое сердце призывало меня вернуться к ним, и мне стоило больших усилий побороть себя. Я напомнил себе, что получил Истины во всей полноте и что с этого времени я не буду совершать поступков, противных религии, и до конца моих дней буду постоянно медитировать на моем гуру, как находящимся над моей головой {Во время медитации йог визуализирует гуру сидящим в позе созерцания (асана) над отверстием Брахмы, через которое принцип сознания покидает тело. Благодаря этой практике пробуждается энергия Кундалини (змеи).} и окруженным сиянием. «Гуру обещал мне, что в будущей жизни мы снова встретимся в Святых Обителях,— говорил я себе.— Притом я ухожу не надолго, а только, чтобы повидать мать, которая дала мне жизнь. Повидавшись с матерью, я могу сразу же вернуться к моему гуру». Так я шел в печальном настроении до самого дома ламы Нгог-дун-Чудора. Во время пребывания у ламы я сверил вместе с ним наши записи и обнаружил, что он превзошел меня в толковании тантр, но я не очень отставал от него в части исполнения ритуалов и церемоний и их применения в повседневной жизни, а в некоторых вопросах я преуспел больше, чем он, так как я владел эзотерическими знаниями, передаваемыми шепотом. {Букв. «Священные Дакини-карна-тантры» (ср. с. 2511).}

Выполнив это задание, я выразил ему должное почтение и надежду встретиться с ним снова и отправился в путь. Я достиг дома через три дня благодаря приобретенной мной способности контролировать дыхание и радовался, что смог в этом преуспеть. {Г-н Бако в своей работе (с. 177) отмечает, что обычно на преодоление этого расстояния уходит несколько месяцев, но Миларепа, применив свои сверхнормальные способности, прошел этот путь за три дня.}

Так все исполнилось: я получил Истину во всей полноте и во время тщательного ее изучения увидел вещий сон, побудивший меня расстаться с гуру и вернуться домой».

На этом заканчивается повествование о четвертом рождающем заслугу деянии Миларепы. {Здесь и далее нумерация глав изменена редактором. В тибетском подлиннике эта глава пятая.}