Измени себя — изменится Мир вокруг

Семь школьных предметов

Американский педагог и писатель Джон Гатто обличает пороки системы обязательного государственного школьного образования, критикует ее базовые постулаты. По мнению автора, экспансия школы лишает детей свободного времени, которое им необходимо для самостоятельного познания мира и реальной жизни. Зовите меня, пожалуйста, мистер Гатто. Двадцать шесть лет назад, за неимением ничего лучшего, я пошел работать учителем в школу. В моем дипломе написано, что я являюсь преподавателем английского языка и литературы, но это не совсем то, чем я занимаюсь. Я преподаю не английский, я учу детей тому, что считает важным и нужным школьная государственная система, – и удостаиваюсь наград именно на этом поприще.

В разных районах США действуют разные учебные планы, их содержание порой сильно отличается друг от друга, но есть семь предметов, которые преподаются везде – от Гарлема до Голливуда. Эти предметы составляют реальный национальный учебный план, который влияет на детей в гораздо большей степени, чем вы можете себе это представить. Так уж лучше вам знать, в чем его суть. Вы, безусловно, вольны оценивать эти предметы, как вам угодно, но, поверьте, я меньше всего намеревался иронизировать в своем выступлении. Именно это я на самом деле преподаю, и за это вы платите мне деньги. Судите сами.

Предмет № 1. Бессистемность

Некоторое время назад женщина по имени Кэти из г. Дюбуа, штат Индиана, написала мне следующее:

Какие большие идеи важны для маленьких детей? Самое важное – это дать им понять, что выбор того, что они учат, – не чья-либо случайная прихоть, что во всем есть определенная система, что информация не просто льется дождем на них, в то время как они беспомощно пытаются ее поглотить. В этом задача – помочь понять взаимосвязанность всего, сделать информационную картину целостной.

Кэти ошибается. Как раз-таки первый урок, который я даю детям, – это урок бессистемности. Все, чему я учу их, дается вне всякого контекста. Ничто ни с чем не связано. Я преподаю слишком много всего разного – я рассказываю им про движение планет по орбитам, про закон больших чисел и про рабство, я преподаю им черчение, танцы, гимнастику, хоровое пение, учу их, как вести себя при появлении неожиданных гостей, а также как вести себя с незнакомыми людьми, которых они, возможно, никогда больше не увидят, я учу их поведению при пожаре, учу языкам компьютерного программирования, учу умению проходить стандартизованные тесты, я даю им опыт возрастной сегрегации, не имеющей ничего общего с реальной жизнью... Какое отношение все это имеет одно к другому?

При ближайшем рассмотрении даже в лучших школах содержание и структура учебных планов страдают отсутствием логики, они полны внутренних противоречий. К счастью, дети не могут выразить словами ту растерянность и раздражение, которые они испытывают от навязываемого им под маркой качественного образования постоянного нарушения естественного порядка вещей. Целью школьной системы является формирование у детей поверхностного лексикона из области экономики, социологии, естественных наук и т.д., а не реальной увлеченности чем-то конкретным. Но качественное образование предполагает глубокое изучение чего бы то ни было. Детей приводит в смятение огромное количество разных взрослых, работающих в одиночку, практически без связи друг с другом, претендующих на передачу ими опыта, которым они часто сами не обладают.

Здравые люди ищут смысл, а не набор бессвязных фактов, и образование дает им возможность обрабатывать информацию и находить в ней смысл. Вековое стремление человека к поиску смысла с трудом просматривается за лоскутным одеялом школьной программы и одержимостью школы фактами и теориями. Это не так очевидно в начальной школе, где образовательная система, основанная на безобидных простых призывах типа «давайте сделаем это» и «давайте сделаем то», еще предполагает некий смысл, а сами дети пока не осознают, как мало сути скрывается за игрой и действиями.

Представьте себе великие естественные последовательности – рождение и развитие человека; движение солнца от восхода к закату; действия древних крестьян, кузнецов, сапожников; приготовление праздничного стола ко Дню благодарения или Рождеству – каждый этап этих действий находится в полной гармонии с другими этапами, оправдывает себя, обусловливается прошлым и определяет будущее. Школьные последовательности не такие – ни в рамках одного урока, ни в рамках дневного расписания. Школьный распорядок ненормален. В нем не заложено никакого смысла, по крайней мере при ближайшем рассмотрении. Но редкий учитель осмелится критиковать школьные и учительские догмы, так как все должно приниматься в том виде, в котором есть испокон веков.

Я преподаю полную бессвязность, мельчайшую раздробленность, противоположную единству целого; то, что я делаю, больше похоже на настройку телевизора – параллельно работают множество совершенно разных каналов, – нежели на создание какого-либо порядка. В мире, где Дом стал призраком из-за того, что оба родителя слишком много работают, семья постоянно переезжает, родители все время меняют место работы, кто-то из взрослых чрезмерно амбициозен или вследствие чего-либо другого, все слишком запутались, чтобы поддерживать нормальный семейный порядок. И к этому добавляется еще и школа, которая учит детей принимать хаос как неизбежность, как свою судьбу. И это – первый предмет, который я преподаю.

Предмет № 2. Сепарация

Я учу детей тому, что они должны оставаться в том классе, в который их определили. Я не знаю, кто распределяет детей по классам, да это и не мое дело. Дети пронумерованы, так что если кому-то удастся ускользнуть, он тут же будет возвращен в нужный класс. На протяжении многих лет способы категоризации детей так разнообразились, что трудно стало разглядеть реального человека под бременем тех ярлыков, которые ему присвоены. Категоризация людей является распространенным и очень прибыльным делом, однако от меня смысл этого действий ускользает. Я даже не понимаю, почему родители позволяют творить такое со своими детьми.

В любом случае меня, как школьного учителя, это не касается. В мою задачу входит сделать так, чтобы детям нравилось быть запертыми в одном классе с другими детьми, носящими схожие ярлыки. Или по крайней мере, чтобы они стойко выносили это. Если я хорошо справлюсь со своей задачей, моим ученикам даже в голову не придет, что они могли бы сейчас находиться в другом классе, так как я учу их завидовать более сильным ученикам и презирать более слабых. При такой дисциплине дети сами строят себя по ранжиру. Таким образом, я учу их тому, что людей можно и нужно де лить на группы. В этом и состоит главный урок любой конкурентной системы, к коей относится и школа, - всяк сверчок знай свой шесток!

Несмотря на общепринятое представление о том, что девяносто девять процентов детей должны оставаться в тех группах, куда их поместили взрослые, я тем не менее от крыто призываю детей добиваться лучших результатов в учебе и перевода в более сильные группы. Я часто даю им понять, что их будущие профессиональные успехи зависят от их школьных оценок, хотя на самом деле я убежден, что это не так. Я никогда открыто не лгу, но на своем опыте убедился, что искренность и преподавание в школе по сути своей несовместимы, что утверждал еще Сократ тысячи лет назад. Результатом сепарации является то, что каждый ребенок занимает в пирамиде определенное место и вырваться из этого круга может только случайно. В противном случае он останется там, куда его определили.

Предмет № 3. Безразличие

Третий урок, который я даю детям, – это урок безразличного отношения к делу. Фактически я учу детей ни во что не вкладывать душу, причем делаю это очень утонченно. Я требую, чтобы они полностью отдавались моим урокам, подпрыгивая на своих местах от нетерпения и яростно состязаясь друг с другом за мое внимание. Сердце радуется такому поведению: оно производит впечатление на всех, даже на меня. Когда я бываю «на высоте», я добиваюсь великолепного проявления энтузиазма. Но когда звенит школьный звонок, я требую, чтобы дети тут же бросили все, чем мы до этого занимались, и быстро бежали на следующий урок. Они должны включаться и выключаться, как электрический прибор. И как бы ни был важен процесс, происходящий на уроке, звонок превыше всего. Причем, насколько мне известно, это касается не только моего класса, но и других. В результате ученики никогда ничего не познают полностью.

Действительно, школьные звонки учат, что никакая работа не стоит того, чтобы ее завершить, так зачем глубоко переживать из-за чего бы то ни было? Годы жизни по звонку приучают всех, кроме самых сильных, к тому, что в мире нет ничего, что было бы более важным; чем следование расписанию. Звонки являются выразителями тайной логики школьного времени, их власть неумолима. Звонки уничтожают прошлое и будущее, делая все перерывы похожими друг на друга, так же как абстракция карты делает все горы и реки похожими друг на друга, хотя в действительности они таковыми не являются. Звонки наполняют любое начинание безразличием.

Предмет № 4. Эмоциональная зависимость

Четвертый урок, который я даю детям, – это урок эмоциональной зависимости. С помощью звездочек, красных галочек, улыбок, хмурых взглядов, призов, почестей и наказаний я приучаю детей подчинять свою волю командной системе. Права могут быть дарованы человеку или отобраны у него высшей властью без возможности обжалования, так как в школе истинных прав не существует – даже свободы слова, если только школьные власти не распорядятся иначе. Будучи школьным учителем, я вторгаюсь в сферу многих личных решений, помогая тем, кто, по моему мнению, этого достоин, или налагая дисциплинарные взыскания на тех, кто демонстрирует поведение, подрывающее мою власть. Дети и подростки постоянно пытаются проявить свою индивидуальность, но я бываю короток на расправу. Проявление индивидуальности противоречит принципу сепарации и является проклятием любой классификационной системы.

Распространенная ситуация: дети отпрашиваются с урока под предлогом, что им требуется сходить в туалет или просто необходимо попить воды. Я знаю, что это не так, но позволяю им «обманывать» себя, так как это ставит их в зависимость от моей благосклонности – они не просто делают что-то, а делают это по моему разрешению. Иногда дети выражают свободу воли, проявляя гнев, подавленность или радость без чьей-либо санкции. Однако учителя не могут признать за ними право на подобное поведение; они могут позволить его только отдельным ученикам в качестве привилегии, которая может быть отобрана у ребенка за плохое поведение.

Предмет № 5. Интеллектуальная зависимость

Пятый урок, который я даю детям, – это урок интеллектуальной зависимости. Ученики ждут, когда учитель скажет им, что надо делать. Важнейшим уроком, который получают дети в школе, является тезис о том, что в жизни можно и нужно полагаться на мнение других людей – более умных, более опытных, более образованных. Только я, учитель, вправе решать, что именно будут учить мои дети, вернее сказать – те, кто мне платит, принимают решения, которые я потом претворяю в жизнь. Если мне говорят, что эволюция является фактом, а не теорией, я передаю это дальше, не рассуждая об этом и наказывая отступников, которые отказываются думать так, как считают нужным начальники от образования. Право контролировать мысли детей, решать, что именно они должны думать по тому или иному поводу, позволяет мне легко разделять учеников на успешных и неуспешных.

Успешные дети думают так, как я им велю, особо при этом не сопротивляясь и демонстрируя даже некоторый энтузиазм. Из миллионов вещей, достойных изучения, я решаю, каким из них мы можем уделить внимание, вернее, это решают мои безликие работодатели. Выбор за ними, зачем спорить? Любознательность не играет какой-либо значимой роли в моей работе, ценится лишь конформизм.

Неуспешные дети сопротивляются этому, и хотя у них нет четкого представления о том, с чем именно они борются, они отстаивают право самим решать, что и когда им учить. Может ли учитель позволить им такое поведение? Конечно, нет. К счастью, есть испытанные способы сломить волю бунтарей; сложнее обстоит дело с детьми, родители которых поддерживают их и бросаются им на помощь. Но такое происходит все реже и реже, несмотря на то что в обществе репутация школы падает. Ни один из встреченных мной родителей, относящихся к среднему классу, не признавал, что не прав может быть не их ребенок, а школа, в которой он учится. Ни один родитель за все двадцать шесть лет преподавания! Это удивительный факт, являющийся лучшей иллюстрацией того, что происходит с семьями, где и мать, и отец отлично усвоили семь основных предметов учебного плана.

Люди ждут, когда специалист скажет им, что надо делать. Не будет преувеличением сказать, что вся наша экономика зависит от того, насколько хорошо усвоен этот урок. Только подумайте, что может произойти, если наши дети не будут приучены к зависимости: социальные службы вряд ли уцелеют; я думаю, они канут в то историческое небытие, которое их породило. Всякого рода консультанты и психоаналитики будут в ужасе наблюдать, как тает поток людей с психологическими проблемами. Всевозможные коммерческие развлечения, включая телевидение, будут отмирать, по мере того как люди вновь будут учиться развлекать себя сами. Рестораны, индустрия полуфабрикатов и готовых блюд, а также всевозможные другие службы, связанные с общепитом, значительно сдадут свои позиции, если люди вернутся к домашней еде и перестанут полагаться на посторонних людей в выборе пищи и ее приготовлении. Значительно сократится потребность в юридических, медицинских и инженерных услугах, равно как и в пошиве одежды и обучении школьников.

Но всего этого можно избежать, если наши школы будут ежегодно выпускать потоки беспомощных людей. Не торопитесь голосовать за радикальную школьную реформу, если вы хотите по-прежнему регулярно получать зарплату. Мы построили систему, основанную на том, что люди делают то, что им говорят, так как сами они решить ничего не могут. Это один из главных уроков, который я преподаю.

Предмет № 6. Зависимость самооценки от мнения окружающих

Я учу детей тому, что их представление о себе определяется мнением окружающих. Если вы когда-либо пытались приструнить детей, чьи родители внушили им, что будут любить их независимо от чего бы то ни было, вы знаете, как трудно сломить сильных духом. Наша общественная система не выдержит потока уверенных в себе людей, поэтому я учу детей, что их самооценка должна зависеть от мнения специалиста. Мои ученики постоянно подвергаются тестированию и оцениванию.

Ежемесячно родителям ученика отправляется объемная учебная ведомость, в которой жизнь ребенка разбита на отдельные предметы. Каждый предмет оценен, чтобы родители знали, что в ребенке должно вызывать их недовольство и неодобрение, а чем они могут гордиться. Хотя я убежден, что в составлении этих математических отчетов смысла очень мало, эти солидно выглядящие документы вынуждают детей делать о себе определенные выводы и принимать решения с оглядкой на суждение посторонних. Условием существования нынешней системы обучения, так же, как и источником поддержания коммерческой экономики, является негативное и зависимое от других представление людей о себе. Самооценка, являющаяся основополагающим фактором любой серьезной философской системы, когда-либо возникшей на нашей планете, полностью игнорируется. Основной урок всех этих аттестаций, оценок и тестов следующий – детям не следует доверять себе или своим родителям, им следует полагаться на мнение дипломированных специалистов. Люди нуждаются в том, чтобы им указывали, чего они стоят.

Предмет № 7. Полная подконтрольность, или Спрятаться невозможно

Седьмой урок, который я даю детям, сводится к тому, что спрятаться от внешнего контроля невозможно. Я внушаю ученикам, что они находятся под постоянным надзором, как моим, так и моих коллег. У детей нет личного пространства, нет личного времени. На переход из одной классной комнаты в другую отводится ровно триста секунд, чтобы максимально ограничить неформальное общение детей друг с другом. Поощряется «стукачество» на сверстников и даже на собственных родителей. Безусловно, я также призываю и родителей сообщать мне о каких-либо отклонениях в поведении детей. Семья, приученная ябедничать друг на друга, вряд ли утаит какие-либо опасные тайны.

Школа продолжает свое влияние на ребенка и дома, задавая ему домашние задания, которые он обязательно должен выполнять. Ощущение постоянного надзора распространяется, таким образом, и на домашнюю жизнь, в которой при наличии свободного времени ученики могли бы почерпнуть что-либо несанкционированное у своих родителей, научиться чему-либо на собственном опыте или в результате наблюдений за чьим-либо мудрым поведением. Нелояльность идеям школьного обучения – это то, чего отчаянно боится школа, она воспринимается ею как дьявол, всегда готовый вырваться наружу.

Постоянный надзор и отрицание права на личное пространство и время означают признание того факта, что никому нельзя доверять. Личная жизнь детей фактически является чем-то незаконным. Надзор является древним императивом, поддержанным некоторыми влиятельными философами. Чтобы сохранить жесткую централизованную власть в обществе, детей нужно держать под постоянным контролем. Если их не удастся построить в шеренги и повести за отрядным барабанщиком, то каждый пойдет за своим барабанщиком, а это недопустимо.

Выводы

Великим «достижением» системы государственного обязательного образования является то, что лишь единицы как из числа моих лучших коллег-учителей, так и из числа лучших родителей моих учеников допускают, что дела могут обстоять иначе. «Дети должны уметь читать и писать, не так ли?» «Они должны уметь умножать и делить, правда ведь?» «Они должны научиться подчиняться приказам, если они хотят удержаться на работе».

Всего лишь несколько поколений назад дела в Соединенных Штатах обстояли совсем иначе. Оригинальность и разнообразие были распространенным явлением; наше свободомыслие и вольное поведение сделали нас всемирным чудом; социально-классовые границы были сравнительно легко преодолимы; наши сограждане были уверены в себе, изобретательны, независимы в своих поступках и мыслях. Мы были какими-то особенными, мы – американцы сами по себе, без вездесущего правительства, сующего свой нос во все и измеряющего все аспекты нашей жизни, без всякого рода организаций и общественных институтов, указывающих нам, что думать и чувствовать.

Общество в Соединенных Штатах попало под централизованную власть незадолго до Гражданской войны, а такому обществу для своего поддержания требуется обязательное школьное образование, находящееся в монополии государства. До этого в нашей истории школы как таковые особой роли не играли. Они были, но не отнимали у людей слишком много времени, и каждый волен был учиться столько, сколько считал нужным. При этом люди прекрасно учились читать, писать и считать; некоторые научные исследования указывают на то, что в эпоху американской революции грамотность среди свободного населения восточного побережья была близка к всеобщей. Книга Томаса Пейна «Здравый смысл» (Thomas Paine «Common Sense») разошлась тиражом в 600 000 экземпляров при населении в 3000000 человек, из которых двадцать процентов были рабами и пятьдесят процентов – прислугой.

Что, колонисты были гениальны? Нет, просто суть в том, что мотивированному человеку для обучения чтению, письму и арифметике требуется в общей сложности лишь около ста часов. Хитрость заключается в том, чтобы дождаться, когда человек сам об этом попросит, и тогда действовать без промедления, пока у него не пропало желание. Миллионы людей сами постигают эти науки, в этом нет ничего сложного. Возьмите учебник пятого класса по математике или риторике образца 1850 года и вы увидите, что его содержание соответствует уровню нынешних колледжей. Бесконечные вопли о необходимости привития «базовых навыков» – это дымовая завеса, под прикрытием которой школы отнимают у детей двенадцать лет с целью преподавания им тех семи предметов, которые я описал выше.

Централизованный контроль, под которой после Гражданской войны все больше попадало наше общество, влияет сейчас на все – на одежду, которую мы носим, на еду, которую мы едим, на жизнь, которую мы ведем. Все это – продукты централизации. Так же как, с моей точки зрения, эпидемии наркомании, суицида, разводов, насилия, жестокости, превращение в Соединенных Штатах класса в касту являются следствием дегуманизации нашей жизни, следствием снижения роли личности, семьи, общины. И все это вызвано централизацией власти. Суть крупных общественных обязательных институтов понятна – они стремятся поглотить все без остатка. Школа лишает наших детей какой-либо возможности активно участвовать в общественной жизни – по сути, она уничтожает саму эту общественную жизнь, передавая воспитание детей дипломированным специалистам. В результате наши дети не могут вырасти полноценными. Аристотель учил, что без активного участия в общественной жизни невозможно стать полноценным человеком. Наверняка он был прав. Если хотите получить этому подтверждение – оглянитесь вокруг, когда окажетесь вблизи школы или дома престарелых.

Школа в том виде, в котором она сейчас существует, является столпом определенной модели социального устройства. Эта модель обрекает большинство людей на то, чтобы они были всего лишь камнями в пирамиде, сужающейся по мере приближения к верхушке власти. Школа – это структура, призванная показать неизбежность подобного пирамидального общественного устройства, хотя данный постулат является фундаментальным предательством идей американской революции. С колониальных дней и на протяжении всего республиканского периода школьной системы как таковой у нас не было. Пример жизни человека, который не терял времени на школу, описывается в «Автобиографии» Бенджамина Франклина. Это тем не менее не мешало реализации мечты о демократии. Мы предали эту мечту, возродив к жизни то, к чему издревле стремились египетские фараоны: всеобщую субординацию. Именно эту тайну Платон против воли раскрывает в «Республике» (Глаукон и Адемантус допытываются у Сократа, как достичь полного контроля государства над личностью, что необходимо для оправдания такого общества, в котором часть людей получает больше, чем им причитается). «Я покажу вам, – говорит Сократ, – как построить такое безумное общество, но вам не понравится то, что я скажу». Именно в те времена впервые была описана идея семипредметной школы.

Современные дебаты относительно необходимости единого национального учебного плана являются профанацией. Такой единый учебный план уже существует и заключается в тех семи предметах, которые я только что описал. Результатом его внедрения является физический, моральный и интеллектуальный паралич. Никакое наполнение данного плана содержанием не сможет перевесить его ужасающего воздействия. Вопросы, обсуждаемые в контексте нашей национальной истерии относительно ухудшающихся академических показателей, совершенно не затрагивают сути проблемы. Школы учат именно тому, чему они призваны учить: как быть хорошим египтянином и оставаться на своем месте в пирамиде.

Заключение

Все это не является неизбежностью. В этом нет ничего, чего нельзя было бы изменить. Мы можем выбирать, как воспитывать нашу молодежь; нет какого-либо единственно верного пути. Если бы мы смогли прорваться сквозь пирамидальную иллюзию, мы бы это поняли. Никакой жизненно важной угрозы нашей национальной безопасности международная конкуренция не представляет, хотя поверить этому сложно в свете непрекращающегося в средствах массовой информации потока утверждений об обратном. Наша страна самодостаточна по всем природным ресурсам, включая энергетические. Я прекрасно понимаю, что эта идея идет вразрез с утверждениями наиболее модных политэкономов, но «глубокая перестройка» нашей экономики, о которой они постоянно говорят, не является ни неизбежной, ни необратимой. Глобальной экономике нет дела до потребностей конкретных людей в выполнении значимой для них работы, получении полноценного образования, своевременной медицинской помощи, жизни в незагрязненной окружающей среде с честным и подотчетным правительством, социальном и культурном возрождении или в элементарной справедливости. Все глобальные устремления основываются на столь далеком от нормальной человеческой действительности определении хорошей жизни, что оно просто не может быть верным, и большинство людей наверняка согласились бы со мной, если бы смогли увидеть альтернативу. Мы бы это увидели, если бы вернулись к философии, ищущей смысл там, где этот смысл кроется, – в семье, в друзьях, в смене времен года, в природе, в простых церемониях и ритуалах, в любознательности, в щедрости, в сострадании и взаимопомощи, в порядочности и независимости, в личном пространстве, во всех бесплатных и недорогих вещах, на которых строятся настоящие семьи, настоящие друзья, настоящие человеческие сообщества. Мы были бы тогда столь самодостаточны, что не нуждались бы даже в том материальном «достатке», о котором, по настоятельному мнению наших глобальных «экспертов», нам следует постоянно беспокоиться.

Как возникла эта ужасная школьная система? Школьное обучение в той или иной форме всегда существовало в нашей жизни, являясь неким вспомогательным придатком процесса взросления. Но «современная школьная система», в том виде, в котором мы ее знаем, возникла в ответ на две «красные угрозы» – 1848 и 1919 годов, – когда властные структуры испугались возможной революции. Частично внедрению всеобщего школьного образования способствовал также ужас американских семей перед национальными культурами кельтов, славян и латиноамериканцев, хлынувших в страну в сороковых годах девятнадцатого века, и неприятие католической религии, носителями которой те являлись. Безусловно, третьим фактором, способствовавшим созданию детской тюрьмы под названием «школа», была растерянность этих самых «настоящих американцев», вызванная изменением положения в обществе афроамериканцев после окончания Гражданской войны.

Посмотрите еще раз на семь предметов школьного цикла: бессистемность, сепарация, безразличие, эмоциональная и интеллектуальная зависимости, зависимость самооценки от мнения окружающих, полная подконтрольность – все это направлено на воспитание людей, лишенных возможности реализовать заложенные в них способности, людей, которые всегда будут принадлежать нижним слоям общества. Со временем это воспитание вышло за пределы своей изначальной цели – держать под контролем бедняков. С двадцатых годов XX века рост школьной бюрократии и внешне менее видимое развитие полчищ наживающихся на современной школьной системе отраслей производства расширили институциональную хватку настолько, что в ее лапы теперь попали и дети средних слоев населения.

Учитывая те семь предметов, которые я преподаю день ото дня, нет ничего удивительного, что мы сейчас переживаем национальный кризис, однако характер этого кризиса очень сильно отличается от того, что провозглашают наши средства массовой информации. Молодежь безразлична к миру взрослых и к будущему, безразлична практически ко всему, кроме развлечений и насилия. Богатые или бедные, школьники двадцать первого века не в состоянии ни на чем долго сосредоточиться; у них весьма смутные представления о прошлом и о будущем. Они с подозрением относятся к близким доверительным отношениям, что понятно, потому что часто бывают лишены настоящего родительского внимания; они боятся одиночества, они жестоки, прагматичны, зависимы, пассивны, агрессивны и трусливы перед лицом неожиданности.

Школа развивает и доводит до гротеска все свойственные детству негативные проявления. Недекларируемые, но реально существующие цели системы образования препятствует эффективному развитию личности. В самом деле, не эксплуатируя боязливость, эгоистичность и неопытность, свойственные детям, наши школы вообще не смогли бы существовать, как не смог бы существовать и я в качестве дипломированного учителя. Любая обычная школа, рискнувшая обучать школьников тому, как пользоваться инструментами критического мышления (такими, как диалектика, эвристика) и другими раскрепощающими ум приемами, была бы мгновенно растерзана на части. В нашем светском обществе школа подменила собой церковь, и, как церковь, она требует, чтобы ее учения воспринимались на веру.

Настало время честно признать тот факт, что обязательное школьное образование действует на детей разрушительно. Никто не в состоянии пережить семипредметный учебный план без потерь, даже учителя. Этот метод по сути своей антиобразователен. И подправить его невозможно. Как это ни иронично звучит, но кардинальная перестройка школьной системы потребует настолько меньше средств, чем используется в настоящее время, что влиятельные и заинтересованные круги просто не могут этого допустить. Необходимо понять, что школьная система образования – это в первую очередь бизнес, обеспечивающий занятость сотрудников. Мы не можем позволить себе экономить средства, сокращая размах школьной системы, даже если это будет способствовать лучшему развитию детей. Железным законом государственного школьного образования является то, что это бизнес, находящийся вне рациональной конкуренции и за рамками нормального учета и отчетности.

Ответы следует искать в некотором подобии свободной конкуренции государственному образованию, которую могут создать многочисленные маленькие частные школы: семейные, предпринимательские, религиозные, ремесленные, сельскохозяйственные и т.д. Я имею в виду тот свободный рынок образовательных услуг, который существовал до Гражданской войны, рынок, при котором обучающиеся сами выбирали ту форму образования, которая их в наибольшей степени устраивала, даже если это означало самообразование; Бенджамину Франклину это в любом случае совсем не помешало. В настоящее время подобный выбор, чудесный отголосок сильного и энергичного прошлого, существует лишь в миниатюре – и доступен он только самым изобретательным, смелым, удачливым или богатым. У потрепанных семей бедноты или у тех, кто обескураженно пристроился на внешней окраине городского среднего класса, выбора практически нет. А это значит, что, если мы не предпримем решительных шагов, направленных на прекращение беспредела государственного обязательного образования, разрушающее влияние семипредметных школ будет усиливаться.

Проработав всю свою сознательную жизнь школьным учителем, я пришел к выводу, что единственным содержанием школьного образования является метод массового обучения. Все упомянутые выше патологии происходят в значительной степени из-за того, что школьная система препятствует тому, чтобы дети занимались самопознанием. Также это следствие борьбы школьной системы с тем, чтобы дети проводили достаточно времени в своей семье, в которой можно найти необходимые жизненные стимулы, научиться быть упорным, поверить в собственные силы, обрести мужество, достоинство, научиться любить и помогать другим – то есть получить ключевые уроки семейной и общинной жизни.

Тридцать лет назад эти уроки еще можно было постичь в то время, которое оставалось после школы. Но телевидение съело большую часть этого времени, а сочетание телевидения и стрессов, характерных для семей, где оба родителя много работают, или для неполных семей поглотило также большую часть семейного времени. У наших детей нет достаточного свободного времени, необходимого для полноценного человеческого развития, а в социальном плане вместо плодородной почвы им досталась выжженная пустыня.

На нашу культуру стремительно надвигается будущее, которое потребует, чтобы мы все постигли мудрость нематериального опыта; будущее, которое в качестве платы за выживание потребует, чтобы мы встали на путь естественного развития, сократив материальные издержки. Этому невозможно научиться в школах – в том виде, в котором они сейчас существуют. Школа является двенадцатилетним тюремным сроком, где приобретаются только дурные привычки. Я преподаю в школе и получаю за это награды. Уж я-то знаю!

Оцените статью
1 10 9.7 10 10 Семь школьных предметов https://www.oum.ru/upload/iblock/004/004dcc5d6df5b58fecc9b171f5ba8f8b.jpg
10 / 9.7
Поделиться с друзьями
Если вы заметили ошибку на сайте, пожалуйста, выделите её и нажмите смахните вправо
Благодарности и пожелания