Меня смертельно ранил из засады…» — эту историю поведал Учитель, проживающий в Джетаване, о некоем монахе, который заботился о своей матери.
Говорят, что в Саваттхи жил богатый купец, состояние которого составляло восемнадцать крор1. У него был сын, который был очень дорог и любим своими отцом и матерью. Однажды юноша вышел на террасу дома, открыл окно и посмотрел вниз на улицу. Он увидел огромную толпу, которая шла в Джетавану с благовониями и гирляндами в руках, чтобы послушать проповедь Дхармы. Юноша радостно воскликнул, что тоже хочет пойти.
Распорядившись принести благовония и гирлянды, он отправился в монастырь, где раздал собравшимся одеяния, лекарства, напитки и т. д. Он почтительно приветствовал Удачливого должным образом, затем сел по одну сторону. Выслушав Дхарму, он осознал дурные последствия желаний, а также благословения, проистекающие из принятия жизни аскета. Когда собрание разошлось, он просил Удачливого о посвящении, но ему было сказано, что Татхагаты не посвящают в монахи тех, кто прежде не получил благословения от своих родителей. Тогда он удалился, чтобы прожить неделю без пищи. Наконец, получив согласие родителей через аскетическое воздержание от пищи, он вернулся и просил о посвящении. Учитель послал монаха, который и провёл обряд посвящения. Вскоре после этого он обрёл значительное почтение и добился многого. Он завоевал расположение своих учителей и наставников, и, получив исчерпывающие наставления, за пять лет овладел Дхармой.
Вскоре он начал размышлять: «Я живу здесь в постоянном отвлечении, мне это не подходит», и ему захотелось достичь просветления. Получив наставления по медитации от своего учителя, он удалился в приграничную деревушку и поселился в лесу. Там, встав на путь, ведущий к просветлению, он в течение двенадцати лет так и не сумел достичь какого-либо особого внутреннего озарения, хотя и усердно трудился.
Родители его со временем обеднели. Причиной тому стали берущие у них в наём землю, а также те, которые занимались для них торговлей. Прознав, что в семье нет сына или брата, который мог бы заставить их платить, они тащили всё, что попадалось им под руку, и убегали довольные. Прислуга и работники дома разворовали золото и монеты и были таковы. В конце концов оба оказались в бедственном положении и не имели даже кувшина для воды. Наконец они продали своё жилище и, оказавшись без крыши над головой и в крайней нужде, одетые в лохмотья, они стали скитаться с горшками в руках, прося милостыню.
В это время из Джетаваны в обитель их сына пришёл монах. Исполнив обязанности гостеприимства и, сидя в тишине, он поинтересовался, откуда тот пришёл. Узнав, что монах пришёл из Джетаваны, он справился о здоровье Учителя и главных учеников, а затем спросил о его родителях:
— Скажи мне, почтенный, о благополучии семьи такого-то и такого-то купца в Саваттхи.
— О друг, не расспрашивай меня об этой семье.
— Отчего же, почтенный?
— Говорят, что в той семье был единственный сын, но он стал аскетом по дозволению, и с тех пор, как покинул этот мир, семья пришла в упадок. В настоящее время оба старика дошли до самого плачевного состояния и просят милостыню.
Слушая эти слова, он не мог больше оставаться равнодушным и начал плакать. Глаза его были полны слёз, а когда монах спросил его, почему тот плачет, он ответил:
— О, почтенный, — сказал он, — это мои родные отец и мать, а я — их сын.
— Друг, твои отец и мать разорились из-за тебя, ты должен пойти и принять на себя ответственность за их жизнь.
«Двенадцать лет, — думал он про себя, — я трудился и старался, но так и не смог достичь ни Пути, ни одного из Плодов; должно быть, я несведущий в этих делах. Что делать мне теперь с этой аскетической жизнью? Я стану домохозяином, буду содержать родителей и жертвовать своё богатство и так в конце концов попаду на небеса».
Решив так, он уступил своё обиталище в лесу старцу и на следующий день отправился в путь. Постепенно преодолевая дорогу, он добрался до монастыря на задворках Джетаваны, который находится недалеко от Саваттхи. Там он обнаружил две дороги, одна из которых вела в Джетавану, а другая — в Саваттхи. Стоя у развилки, он размышлял: «Увидеть ли мне сначала своих родителей или Того, кто обладает Десятью Силами?» Тогда он сказал себе: «Когда-то в прежние времена я подолгу виделся со своими родителями, отныне же мне редко будет выпадать шанс увидеть Будду. Сегодня я увижу Полностью Пробуждённого и услышу Дхарму, а завтра утром увижу своих родителей». Так он свернул с пути на Саваттхи и вечером прибыл в Джетавану.
В тот же день, на рассвете, Учитель, созерцая мир, узрел в юноше благостные задатки и, придя навестить его, воспел добродетели родителей в «Матипосакасутте» [СН 7.19]. Стоя позади собрания старейшин и слушая, юноша думал: «Если я стану домохозяином, то смогу поддерживать своих родителей, но Учитель также говорит: «Сын, ставший аскетом, может быть полезен». Так уже случилось однажды, что я отбыл, не увидев Учителя, и потерпел неудачу в таком несовершенном посвящении. Теперь я буду поддерживать своих родителей, оставаясь аскетом, но не становясь домохозяином». С этим он взял свой бумажный корешок2, миску с кашей и почувствовал себя так, словно совершил проступок, заслуживающий изгнания за своё двенадцатилетнее уединённое пребывание в лесу. Утром, по дороге в Саваттхи, он думал: «Что мне сначала сделать — получить кашу или увидеться с родителями?» Он подумал, что было бы неправильно навестить родителей в их бедности с пустыми руками, поэтому он сначала раздобыл кашу, а затем направился к дверям их старого дома.
Когда он увидел их, сидящих у противоположной стены после обхода за милостыней, раздаваемой в виде похлёбки, он встал неподалёку от них, застигнутый внезапно нахлынувшим чувством горя, с глазами, полными слёз. Они увидели его, но не узнали.
Тогда его мать, подумав, что это кто-то стоит в ожидании милостыни, сказала ему:
— У нас нет ничего подходящего, чтобы дать тебе, будь добр, иди себе дальше.
Услышав её, он подавил горе, наполнившее его сердце, но остался стоять с глазами, полными слёз, и, когда к нему обратились во второй и в третий раз, он продолжал стоять.
Наконец отец сказал матери:
— Пойди к нему. Кто это? Выглядит будто твой собственный сын?
Она встала, подошла к нему, и, узнав его, упала к его ногам, и зарыдала. Отец тоже присоединился к стенаниям, так что воцарился громкий вопль скорби. Увидев родителей такими, он не смог сдержать себя и разрыдался.
Затем, дав выход своим чувствам, он сказал:
— Не горюйте, я позабочусь о вас. Утешив их, он дал им отхлебнуть каши. Усадив родителей рядышком, он снова пошёл за едой и принёс им. После этого он пошёл просить милостыню для себя и, закончив трапезу, расположился на небольшом расстоянии.
С того самого дня так и повелось у них: он отдавал им все подаяния, которые получал сам, даже те, которые полагались раз в две недели. За милостыней в виде пищи для себя он ходил отдельно и ел всё, что смог насобирать. Всё, что было накоплено в качестве съестных припасов на сезон дождей, он отдавал им, а их изношенную одежду он тайком стирал и красил, чтобы потом носить её самому. Дни, когда удавалось собрать подаяния, можно было сосчитать по пальцам. В основном это были дни, когда он ничего не приносил. Его нижнее бельё и верхняя одежда сильно истрепались и стали похожи на лохмотья.
В заботе о родителях он сильно исхудал и стал очень бледным. Друзья и знакомые говорили ему:
— Раньше у тебя был румяный цвет лица, а теперь ты сильно побледнел, неужели на тебя напала какая-то болезнь?
На что тот отвечал:
— Не болезнь меня терзает, но препятствия, что выпали на мою долю, — и рассказывал им свою историю.
— Друг, — отвечали они, — Учитель не позволяет нам расточать подаяния верующих. Ты совершаешь незаконный проступок, отдавая мирянам такие подношения.
Услышав это, он устыдился.
Будучи неудовлетворёнными таким положением вещей, они пошли и рассказали об этом Учителю, сказав:
— Такой-то и такой-то, о почтенный, расточает пожертвования верующих с целью накормить мирян.
Учитель послал за юношей из семьи и сказал ему:
— Правда ли, что ты, аскет, берёшь подношения верующих, чтобы поддерживать ими мирян?
Тот признался, что это правда. Тогда Учитель, желая похвалить его за то, что он сделал, и объявить о своём давнем поступке, сказал:
— Когда ты говоришь, что поддерживаешь мирян, о ком именно ты говоришь?
— О своих родителях, — ответил он.
Тогда Учитель, желая ещё больше ободрить его, сказал:
— Молодец, молодец (sādhu)3 — трижды. — Ты идёшь по пути, который я прошёл до тебя: в прежние времена, совершая обход за милостыней, я также поддерживал своих родителей. Так подвижник получил ободрение. По просьбе монахов Учитель, с целью сделать достоянием всех свои прежние действия, поведал им историю из прошлого.
В прошлом, недалеко от Бенареса, на берегу реки, была деревня охотников, а другая деревня находилась на противоположном берегу реки; в каждой жило по пятьсот семей. В обеих деревнях жили два вождя охотников, которые были близкими приятелями. В юности они заключили договор, что если у одного из них родится дочь, а у другого — сын, то они поженят их. Со временем у вождя из ближней деревни родился сын, а у вождя из дальней — дочь. Первому дали имя Дукулака, так как при рождении его завернули в тонкую ткань (дукулу), а вторую назвали Парика, потому что она родилась на дальнем берегу реки. Оба имели красивую внешность и золотистый цвет лица. Несмотря на то, что оба родились в деревне охотников, они сроду не обидели ни одно живое существо.
Когда Дукулаке исполнилось шестнадцать лет, родители сказали:
— О сын, мы приведём тебе невесту. — Но он, непорочная сущность, недавно пришедший из царства Брахмы, закрыв уши руками, отвечал:
— Я не хочу жить в домашних условиях, не упоминайте мне об этом. — И хотя они трижды повторили ему то же самое, он не проявил к этому полное безразличие.
Парика, когда родители сказали ей: «Сын нашего друга красив и имеет золотой цвет лица, мы отдадим тебя за него», ответила тем же и закрыла уши, ибо она тоже была родом из царства Брахмы. Дукулака втайне отправил ей послание: «Если ты хочешь жить как жена со своим мужем, уходи в другую семью, ибо я не желаю ничего подобного». На что она отправила ему такое же послание. Но как бы сильно они ни сопротивлялись, родители отпраздновали свадьбу. И всё же оба они жили отдельно, как Махабрахма, не погружаясь в океан плотских страстей. Дукулака не убивал рыбу или оленей, он даже не продавал рыбу, которую ему приносили.
В конце концов родители сказали ему:
— Хотя ты и родился в семье охотников, ты не любишь жить в доме и не убиваешь живых существ, что же ты будешь делать?
— Если вы дадите мне родительское благословение, — ответил он, — я стану аскетом сей же час.
Родители сразу же благословили их обоих. Попрощавшись с ними, они отправились вдоль берега Ганга и вошли в Гималаи в том месте, где река Мигасаммата, стремясь с вершины горы, впадает в Ганг. Оставив позади берега Ганга, они отправились вверх по течению Мигасамматы.
В это время во дворце Шакры (Индры) стал нарастать жар. Шакра, выяснив причину, отдал распоряжение Вишвакарману:
— О Вишвакарман, две великих сущности покинули мир и вошли в Гималаи, мы должны найти для них пристанище: пойди, построй им хижину из листьев и обеспечь всем необходимым для жизни аскетов у реки Мигасамматы и возвращайся сюда.
Отправившись туда, Вишвакарман приготовил всё, как это подробно описано в «Мугапакхаджатаке» [Ja 538], прогнав всех зверей, которые издавали неприятные звуки, и проложив рядом тропинку. Они увидели тропинку и пошли по ней к отшельнику.
Когда Дукулака вошёл в скит и увидел всё необходимое для жизни аскета, он воскликнул: «Это подарок нам от Шакры!», снял верхнюю одежду, облачился в одеяние из красной коры, перекинул через плечо чёрную шкуру антилопы и скрутил волосы в узел, таким образом приняв вид аскета. Дав посвящение Пари, он поселился там вместе с ней, проявляя все чувства благожелательности, присущие миру чувственных удовольствий. Под влиянием их благожелательного расположения все птицы и звери испытывали друг к другу только добрые чувства, ни один из них не причинял вреда другому. Пари приносила воду и еду, подметала жилище и делала всё, что следует делать. Оба они собирали и ели всевозможные плоды, а затем расходились по своим хижинам из листьев и жили там, выполняя правила жизни затворников. Шакра же удовлетворял все их потребности.
И вот однажды Шакра (Индра), предвидя нависшую над ними опасность, сказал: «Они потеряют зрение». Он отправился к Дукулаке; сев рядом с ним и поприветствовав его, он сказал:
— Почтенный, я предвижу опасность, которая грозит тебе. У тебя должен быть сын, чтобы заботиться о тебе, следуй предписаниям этого мира.
— О Шакра, зачем ты говоришь об этом? Даже когда мы жили в домашних условиях, мы с отвращением избегали всякого рода плотских связей. Можем ли мы заниматься такими связями теперь, когда мы пришли в лес и ведём здесь затворнический образ жизни?
— Если ты не можешь сделать это так, как я говорю, тогда в подходящее время коснись рукой пупка Пари.
Заручившись обещанием, Шакра вернулся в свою обитель.
Мудрец Дукулука рассказал об этом Пари и в положенное время коснулся рукой её пупка. Тогда из небесного мира снизошёл Бодхисаттва, вошёл в её чрево и был таким образом зачат. В конце десятого месяца она родила сына золотистого оттенка, и они назвали его соответственно — Суваннясама (‘золотой’). Родители омыли младенца, положили его в кучу листьев и отправились собирать разные плоды. Пока их не было, Киннары4 взяли ребенка, омыли его в своих пещерах и, поднявшись на вершину горы, украсили его различными цветами, нанесли нательные знаки (тилаки) жёлтой серой, красным мышьяком и другими красками, а затем вернули его в кроватку в хижине; когда Пари вернулась домой, она кормила его своим молоком.
Они лелеяли его, пока он рос год за годом, а когда ему исполнилось шестнадцать, они начали оставлять его в хижине одного и отправлялись собирать лесные коренья и плоды. Махасаттва думал: «Однажды случится какая-то беда», — и присматривал за дорогой, по которой они шли. Однажды они возвращались домой в вечернее время после сбора кореньев и плодов и недалеко от хижины образовалась большая грозовая туча. Они укрылись от дождя в корнях дерева и встали в муравейник, в котором жила змея. С их тел капала вода, которая доносила до ноздрей змеи запах пота. Разгневавшись, змея свернулась в пружину и нанесла удар, пока они стояли там, так что оба они ослепли, и ни один из них не мог видеть другого.
Дукулака обратился к Пари:
— У меня нет глаз, я не вижу тебя.
То же сказала и она. «Нет больше жизни» — говорили они и бродили туда-обратно, сетуя и не находя дороги.
«В чем же мы провинились?» — думали они. В прежние времена они оба принадлежали к одной и той же семье врача. Врач лечил одного богатого человека от болезни глаз, но пациент не заплатил ему.
Рассердившись, он сказал жене:
— Что нам делать?.
Она, тоже рассердившись, сказала:
— Нам не нужны его деньги; сделай какой-нибудь препарат, назови его лекарством, так чтобы ослеп один из его глаз. Он согласился и поступил по её совету, и за этот проступок теперь они были ослеплены на оба глаза.
Великосущностный размышлял: «Обычно, мои родители всегда возвращались к этому времени. Не знаю, что случилось на этот раз, но я пойду и встречу их», и он пошёл им навстречу, издав звук. Они узнали звук и, издав ответный позывной, сказали в знак своей любви к мальчику:
— О Сама, не подходи сюда, здесь опасно.
Тогда он протянул им длинный шест и сказал, чтобы они ухватились за его конец. Ухватившись за шест, они подошли к нему. Тогда он спросил:
— Как вы потеряли зрение?
— Когда пошёл дождь, мы укрылись в корнях дерева и стояли возле муравейника, и вот от этого мы ослепли.
Выслушав, он понял, что произошло. «Должно быть, там была змея, и в гневе она испустила ядовитое дыхание», — и, взглянув на них, он заплакал и одновременно засмеялся. Тогда они спросили его, почему он плачет и смеётся.
— Я плакал, потому что вы потеряли зрение, будучи такими ещё молодыми. Но я смеялся, думая, что теперь я буду заботиться о вас. Не горюйте, теперь заботу о вас я возьму на себя.
Он привёл их обратно в хижину. Во всех направлениях он навязал верёвки так, чтобы различать спальни и дневные комнаты, места для совершения ритуалов и все другие комнаты. С того дня он просил их оставаться внутри, а сам собирал лесные коренья и плоды, по утрам подметал их комнаты, приносил воду с реки Мигасаммата, готовил им еду, воду для омовения и щётки для зубов. Он давал им различные сладкие плоды и после того, как они ополаскивали свои рты, принимался за еду сам. После трапезы он приветствовал своих родителей и в окружении стаи оленей отправлялся в лес собирать плоды. Набрав плодов со стаей киннаров в горах, он возвращался к вечеру. Он набирал в горшок и грел воду, чтобы родители могли искупаться, если хотели, затем он приносил котелок, полный горячих углей, и распаривал их ноги, а также угощал их всевозможными плодами, усадив поудобнее. Наконец он принимался за еду сам, вполне довольный тем, что осталось. Так продолжал он заботиться о своих родителях.
В то время Бенаресом правил царь по имени Пилиякха. Страстно желая свежей оленины, он оставил царство на правление своей матери и, вооружившись пятью видами оружия, пришёл в пределы Гималаев. Там он убивал оленей и поедал их мясо, пока мало-помалу не пришёл к реке Мигасаммата. Наконец он достиг того места, куда Сама обычно приходил черпать воду. Увидев там следы оленей, он соорудил себе убежище из ветвей цвета драгоценных камней, взял свой лук и, вложив в тетиву отравленную стрелу, затаился в засаде.
Вечером Великосущностный, собрав свои плоды и положив их в хижине, произнёс приветствие своим родителям, и, сказав: «Я искупаюсь и пойду принесу воды», взял свой горшок, и, окружённый своим оленьим отрядом, выделил из него двоих. Поставив им на спины кувшин и ведя их за поводья рукой, отправился к месту купания. Царь в своём убежище увидел его и сказал себе: «За всё время, что я брожу здесь, я ни разу не видел человека; кто он — дэва или нага? Если я поднимусь и спрошу его, то он, если он Дэва, взлетит в небо или провалится сквозь землю, если он Нага. Но я не всегда буду пребывать здесь, в Гималаях. Однажды я вернусь в Бенарес, и мои служители спросят меня, не видел ли я какого-нибудь нового чуда во время моих скитаний по Гималаям. Если я скажу им, что видел диковинное существо, то они могут спросить меня, как оно звалось. И, конечно, они посмеются надо мной, если мне придётся ответить, что я не знаю. Поэтому я сначала раню его, выведу из строя, а затем уже спрошу».
После того как газели спустились и, напившись воды, снова поднялись, Бодхисаттва медленно спустился в воду, как великий тхера, хорошо знающий свои обязанности; затем он снова поднялся, радуясь своему спокойствию, надел свой лубяной халат и положил шкуру антилопы на одно плечо. Затем он поднял свой кувшин для воды, наполнил его водой и поставил на левое плечо. В этот момент царь, видя, что настало время стрелять, пустил отравленную стрелу и ранил Великую Сущность в правый бок, а стрела вышла с левой стороны. Олени, увидев, что он ранен, в ужасе разбежались, а Суваннясама, хотя и был ранен, балансировал на плече кувшин с водой, как мог, и, опомнившись, медленно вышел из воды. Он выкопал песок, насыпал его с одной стороны и, направив голову в сторону хижины своих родителей, улёгся, словно золотой образ, на песок, который по цвету напоминал серебристую пластину. Затем, вспомнив, он обдумал все обстоятельства: «У меня нет врагов в этом районе Гималаев, и я ни с кем не враждую». Когда он произносил эти слова, кровь хлынула из его рта, и, не видя царя, он обратился к нему следующей гатхой:
1. Меня смертельно ранил из засады, притаившись,
В тот миг, когда я наполнял водою свой кувшин.
Кто ты? Возможно, брахман, может, кшатрий или вайшья?
Кто может неизвестным быть обидчиком моим?
Затем он прибавил ещё одну гатху, дабы показать никчёмность всей затеи использовать его плоть в качестве еды:
2. Мою ты кожу с пользою для дела не применишь,
И в пищу ты не сможешь плоть мою употребить.
Ты отчего решил, что я твоей достоин цели?
Какую пользу от меня ты думал получить?
И снова продолжал вопрошать имя незнакомца и прочие подробности:
3. Кто ты такой, скажи мне, чьим являешься ты сыном?
И именем каким тебя я должен называть?
И почему вон там теперь в засаде затаился?
Правдиво на вопросы обязуйся отвечать!
Услышав это, царь подумал: «Хотя он и ранен моей отравленной стрелой, он не бранит меня и не обвиняет, но говорит со мной ласково, как бы успокаивая моё сердце. Я подойду к нему», и, подойдя, он стал подле него и заговорил:
4. Я Каши царства славного владыкою являюсь,
Зовут меня Пилиякха. Я государь, который
Оставил свой престол и ради жажды свежей плоти
Охочусь на лесных оленей, странствуя один.
5. Я лучника владею ремеслом, я в нём искусен,
К изменам я не склонен, обладаю сердцем храбрым.
Нет Нага на земле, что увернётся, окажись он
В пределах досягаемости пущенной стрелы.
Расхвалив свои достоинства, он принялся расспрашивать собеседника о его имени и семье:
6. Но кто ты, чей ты сын, как величать тебя прикажешь?
Открой же имя мне своё теперь, прошу тебя.
Фамилию отца и родословной принадлежность,
Всё про отца скажи мне и поведай про себя.
Великая Сущность размышлял: «Если я скажу ему, что принадлежу к дэвам, или киннарам, или что я кшатрий, или кто-то ещё, то он поверит мне. И всё же, следует говорить только правду», так он молвил:
7. Пока я жил — я Самой звался. Есть один охотник,
Который был отвергнут, — вот ему я сыном буду.
Но распростёртым на земле, в плачевном состоянии
Лежу теперь, а ты взираешь на мою беду.
8. Стрелы твоей отравленной насквозь пробитый древком,
Я здесь упал, как будто ослабевшая косуля;
И рокового мастерства, которым ты владеешь,
Я жертвой пал и в луже крови собственной лежу.
9. Стрелою роковой моё насквозь пробито тело,
И с каждым вздохом кровь клокочет на моих устах;
И все же, слаб и немощен, тебя я вопрошаю:
Зачем искал моей ты смерти, притаясь в кустах?
10. Погибнуть суждено оленю чёрному за шкуру,
И расстаётся с жизнью слон из-за слоновой кости.
Ты отчего решил, что я твоей достоин цели?
Какую пользу от меня ты думал получить?
Услышав это, царь не открыл настоящую правду, но придумал вместо этого ложную историю и сказал:
11. В пределах пущенной стрелы олень здесь оказался,
К охотнику награда долгожданная пришла,
Но убежал олень в испуге, лишь тебя заметил.
В оленя целясь, на тебя нет, не держал я зла.
Тогда Великая Сущность отвечал:
— Что такое ты говоришь, о махарадж? Во всех Гималаях не сыщешь ты ни одного оленя, который бы принялся убегать, завидев меня:
12. Насколько помню я себя, мне с ранних лет известно,
Что ни олень, ни хищный зверь, встречаясь на пути,
Не принимались убегать, вдали меня заметив,
Совсем не опасаясь мне дорогу перейти.
13. С тех пор, как в одеяние из коры я облачился,
С тех пор, как детства дни свои оставил позади,
Ни хищник, ни олень пугливый прочь не убегали,
Случись мне по звериным тропам одному идти.
14. Кимпуруши, живущие в пределах Гандхамаданы,
— Друзья мои; меня они ни сколь не опасаясь,
Со мною вместе бродят по горам. Так почему же
Меня олень, увидев, испугался и бежал?
Слушая его, царь думал: «Мало того, что я смертельно ранил это невинное существо, я продолжаю лгать ему. Сейчас же я признаюсь в содеянном». И он молвил:
15. О Сама, не было оленя, он не существует.
К чему сейчас мне лживые слова произносить?
Я был охвачен гневом, жадность мой затмила разум.
Страстями одержимый, я решил стрелу пустить.
Он продолжал размышлять: «Не может быть, чтобы Суваннясама проживал в этом лесу совсем один, его родственники наверняка живут здесь; я спрошу его». И он произнёс следующую гатху:
16. Откуда ты пришёл сегодня утром, друг любезный?
Кто приказал тебе нести кувшин, который
Ты с берега реки наполнить должен, собираясь
С тяжёлой ношей преодолевать обратный путь?
Услышав это, Великосущностный почувствовал сильную боль и произнёс гатху, и кровь хлынула из его рта:
17. Вон в том лесу родители мои живут слепые;
Зависимы они всецело от моей заботы.
Вот ради них я и пришёл сюда, на берег,
Пришёл сюда, чтобы водой наполнить свой кувшин.
Затем он продолжил, сокрушаясь об их бедственном положении:
18. Их жизнь всего лишь слабое, мерцающее пламя,
Запаса силы жизненной надолго им не хватит,
А без воды, которую ношу, они, слепые,
Беспомощные, слабые, теперь совсем умрут.
19. Не смерти боль я чувствую теперь,
Что станет участью для всех без исключения.
Я не увижу матушки лицо —
Вот что моё терзает сердце (в этот миг).
20. Не смерти боль я чувствую теперь,
Что станет участью для всех без исключения,
Я больше не увижу своего отца —
Вот что моё терзает сердце (в этот миг).
21. И матушка моя, как изнурительно, печально,
Как чувство скорби вскармливать она подолгу будет.
И поутру, и в час полночный слёзы будут литься,
И слёзы те не пересохнут, как вода в реке.
22. И мой отец несчастный изнурительно, печально
Как чувство скорби вскармливать он непрестанно будет?
И поутру, и в час полночный слёзы будут литься,
И слёзы те не пересохнут, как вода в реке.
23. И пустятся они бродить по лесу одиноко
На сына задержавшегося сетуя, надеясь
Мою услышать поступь в тишине и ощутить
Моих спокойных рук прикосновенье — всё напрасно!
24. Как будто я пробит второй стрелой от этой мысли,
Которая насквозь меня пронзает хуже первой,
О том, что здесь один я умираю, обречённый
Родные лица больше не увидеть никогда.
Царь, выслушав его причитания, подумал: «Этот юноша в чрезмерном благочестии и преданности долгу заботился своих родителях, и даже сейчас, несмотря на все свои страдания, он думает только о них. Я причинил зло такому святому существу, как я могу утешить его? Когда я окажусь в аду, какую пользу принесёт мне моё царство? Я буду присматривать за его отцом и матерью, как он присматривал за ними. Таким образом его смерть будет смягчена моими действиями». Затем он изложил своё решение в следующих гатхах:
25. На внешность благовидный и лицом прекрасный Сама,
Твою пусть не терзает душу злая безысходность.
В твоём лесу тебе заменой стану и отныне
Заботиться я буду о родителях твоих.
26. Отменно я владею ремеслом стрельбы из лука,
Надёжно обещание моё, не сомневайся:
В твоём лесу тебе заменой стану и отныне
Заботиться я буду о родителях твоих.
27. Плоды искать я буду, и коренья, и объедки (оленей),
Встречать родителей обоих буду я у дома;
В твоём лесу тебе заменой стану и отныне
Заботиться я буду о родителях твоих.
28. В каком лесу находятся они, скажи, о Сама?
Скажи мне, ибо я клянусь, что буду защищать их,
Я буду защищать и опекать их неустанно,
Как до сих пор ты постоянно делал это сам.
Великая Сущность ответил: «Быть по сему, о царь, заботься же о них», и он указал ему дорогу:
29. В той стороне, куда я головой лежу, есть тропка,
Петляет сквозь деревья — вот по ней и отправляйся.
Родительский шалаш увидишь ты в конце тропинки.
Ступай, согласно воле, позаботься же о них.
Указав таким образом путь и терпеливо преодолевая великую боль ради любви к родителям, он почтительно сложил руки и обратился с последней просьбой позаботиться о них:
30. Честь и хвала тебе, владыка царства Каши,
За то, что собираешься вступить на путь нелёгкий;
Как через слепоту мои беспомощны родные,
Заботься же о них, молю тебя в последний раз!
31. Честь и хвала тебе, владыка царства Каши!
Я складываю руки на груди в моём почтении.
И передай им на словах приветствие вот это,
То самое, которое я говорю тебе.
«Садху» (махарадж со смирением соглашается с юношей. — Прим. перев.), — с почтением молвил царь, и Махасаттва, передав таким образом своё последнее поручение, впал в забытьё.
Объясняя это, Учитель молвил:
32. На внешность благовидный и лицом прекрасный Сама,
Как только молвил он царю последнее желанье,
Мгновенно впал в беспамятство, стрелы отравлен ядом
И, словно мёртвый, неподвижно замер на земле.
Всё время, что он говорил, он произносил свои слова, как сильно запыхавшийся человек; но тут его речь прервалась, так как его тело, сердце, мысли и жизненные силы были последовательно поражены силой яда, его рот и глаза закрылись, а руки и ноги окоченели, и всё тело его стало мокрым от крови. Царь воскликнул: «До сих пор он разговаривал со мной, что же вдруг прервало его вдохи и выдохи? Его жизнедеятельность теперь прекратилась, и тело его окоченело. Несомненно, Сама теперь мёртв», и, не в силах сдержать своё горе, он ударил себя по голове руками и громко зарыдал.
33. Так сокрушался Махарадж, так причитал он горько:
«Я и не знал, пока со мной вот это не случилось,
Что старым мне придётся стать и умереть однажды.
Увы, теперь я знаю это слишком хорошо!
34. Теперь мне стало очевидным, что все люди смертны;
Ведь умереть в итоге должен даже бедный Сама,
Который до последнего в агонии предсмертной
Не прекращал он добрые советы раздавать!
35–36. Пределы ада мне сулят ужасную погибель:
Безмолвно на земле лежит святой, убитый мною;
Теперь в деревне каждой все, кого я повстречаю,
Все как один заявят в голос о моей вине.
37. Но в этом совершенно одиноком и безлюдном
Лесу непроходимом, кто моё узнает имя?
В пустынных одиночества пределах
Кто станет о моём позоре мне напоминать?»
Тем временем жила-была одна девадхита5 по имени Бахусодари, обитавшая на горе Гандхамадана и бывшая матерью Великой Сущности в семи его воплощениях до этого. Она всегда думала о нём с материнской нежностью, но в тот день, наслаждаясь божественным благодатью, она не вспомнила о нём, как обычно, а некоторые говорили, что она улетела на встречу с девами. В тот самый момент, когда Сама потерял сознание, её внезапно посетила мысль о нём, и она подумала: «Что с моим сыном?» И тут она увидела, что царь Пилиякха ранил его отравленной стрелой у реки Мигасамматы и что он лежит на песчаном берегу, а царь громко причитает. «Если я не полечу к нему, то мой сын Суваннясама погибнет там, а сердце царя разорвётся. Тогда родители Самы умрут от голода и жажды. Но стоит мне перенестись туда, и царь понесёт кувшин с водой к родителям, и, выслушав их слова, отведёт их к сыну. Вместе мы совершим торжественное Утверждение истины6, которое обезвредит яд в теле Самы, и тогда мой сын вновь обретёт жизнь, а его родители — зрение. Царь же, выслушав наставления Самы, пойдёт и раздаст великое множество щедрых даров и, таким образом, встанет на прямую стезю возвышения в небесные пределы. А значит, мне немедленно следует лететь туда». И она отправилась в путь (перемещение с помощью мысли, усилием воли. — Прим. перев.). Оставаясь невидимой в небе, на берегу реки Мигасамматы она принялась беседовать с царём.
Здесь Учитель, дабы прояснить ситуацию, произнёс следующие гатхи:
38. Девата, скрытая от глаз на Гандхамадана-горе7,
Поэтому, я возвещу о себе должным образом», и он поставил кувшин в отведённое для хранения воды место, и, стоя на пороге хижины, провозгласил:
44. Я Каши царства славного владыкою являюсь,
Зовут меня Пилиякха. Я государь, который
Оставил свой престол и ради жажды свежей плоти
Охочусь на лесных оленей, странствуя один.
45. Я лучника владею ремеслом, я в нём искусен,
К изменам я не склонен, обладаю сердцем храбрым.
Нет Нага на земле, что увернётся, окажись он
В пределах досягаемости пущенной стрелы.
Мудрец приветствовал его радостно и, отвечая дружески, сказал8:
46. Добро пожаловать, о славный и могучий,
Входи, о махарадж, молю, поведай,
С каким же поручением ты прибыл?
Сюда привёл тебя счастливый случай.
47. Пиялы9 листья, сладкий касумари
И фрукты, словно мёд, плоды тиндука10,
Хоть выбор невелик, всего немного,
Всё лучшее отведай, государь.
48. Прохладная вода, что из пещеры,
Которая сокрыта в горной круче;
И если будет так тебе угодно,
Испей воды, о махарадж могучий.
Выслушав его приветствие, царь подумал: «Было бы неправильно сходу разить его вестью о том, что я только что убил его сына. Начну говорить с ним так, будто ничего не знаю, а затем уж откроюсь» — и проговорил:
49. Слепой, да разве сможет он один бродить по лесу?
И эти фрукты сладкие кто носит к вашей двери?
Как видно, малый обладает парой глаз хороших,
Раз он насобирал такой богатый урожай.
Чтобы показать, что ни он, ни его жена не собрали плоды, но сын принёс их, старик отвечал царю следующими гатхами:
50. То Сама, наш сынок, годами юный,
Росточком невысокий, светлоглазый,
А локоны волос его чернявых
Венчают завитушки на концах.
51. Он фрукты нам принёс и тут же вышел,
Спеша наполнить наш кувшин водою.
Сюда он скоро возвратиться должен,
Отсюда до реки недалеко.
Царь отвечал:
52–53. Твой Сама, ненаглядный сын, которого с любовью
Сейчас ты описал таким прекрасным и хорошим,
Его убил я: локоны волос его чернявых
Теперь залиты кровью, он лежит в той стороне.
Недалеко находилась хижина Парики из листьев, и, когда она сидела там, услышала голос царя и вышла, желая узнать, что случилось. Подойдя к Дукуле с помощью верёвки, она воскликнула:
54. Скажи мне, Дукула, кто тот, который сообщает,
Что Саму он жестоко погубил?
Дурную весть принёс, он словно вестью той зловещей
Мне сердце на две части разрубил.
55. Как молодой побег дрожит на дереве Ашвадха
От бури, что внезапно налетит,
Моё трепещет сердце от вестей таких ужасных
О том, что Сама наш теперь убит.
Старик говорил с ней утешающими словами:
56. Пред нами царь сейчас стоит, владыка царства Каши.
Навылет Саму лук его жестокий
Пронзил на берегу реки, и всё же мы не станем слать
Ему свои проклятья и упрёки.
Парика отвечала:
57. Наш дорогой сынок был нам единственной опорой,
Его приход мы с нетерпеньем ждали.
Как можно сердца гнев сдержать мне на того, который
Такое злодеянье совершил?
58. Наш дорогой сынок был нам единственной опорой.
Его приход мы с нетерпеньем ждали.
Но слово мудрецов нам гнев свой насылать претит
На тех, кто в этом мире зло творит!
Оба они плакали, били себя в грудь и восхваляли добродетели Махасаттвы. Царь же пытался их утешить:
59. Теперь я заклинаю вас: не плачьте слишком сильно,
Не лейте слёзы о судьбе утраченного Самы;
О вас заботу на себя отныне принимаю,
Скорбеть не нужно, будто вы покинуты одни.
60. Отменно я владею ремеслом стрельбы из лука,
И силой обладаю я немалой.
В лесной глуши я на себя заботу принимаю,
Отныне стану верным вам слугой.
61. Плоды искать я буду, и коренья, и объедки,
Покорно ждать и приводить домой;
В лесной глуши я на себя заботу принимаю,
Отныне стану верным вам слугой.
Но они принялись увещевать его:
62. Так будет крайне неуместным поступить монарху,
Среди людей который почитаем.
Владыка и законный царь, в почтении великом
К ногам твоим мы головы склоняем.
63. О лесники, вы правоту сейчас провозгласили,
Благочестивы вы, царя так принимая!
Тебя отныне нарекаю я своим отцом,
А ты теперь мне матушка родная.
Они почтительно вознесли свои руки и обратились с просьбой: «Нет нужды в том, чтобы ты служил нам, о царь. Отведи нас, протянув нам свой посох, и покажи нам нашего Саму», — и произнесли следующие гатхи:
64. Тебе мы славу воздаём, владыка государства,
О процветающего царства властелин!
Теперь возьми и отведи нас к месту, на котором
Лежит наш Сама, наш любимый сын.
65. Там ниц падём у ног его, лица его коснёмся,
Коснёмся глаз и тела всех частей;
И рядом с ним мы терпеливо будем находиться,
И ждать смиренно участи своей.
Пока они разговаривали, зашло солнце. Царь думал: «Если я отведу их туда сейчас, их сердца разорвутся от того, что они увидят. Если благодаря мне умрут три человека, то я буду гореть в аду, поэтому я не позволю им пойти туда», — и он произнёс такие гатхи:
66. Зверями хищными кишит тот край, граница мира,
За те пределы трудно убежать.
Он там лежит, как если бы луна с небес упала
И продолжала там сейчас лежать.
67. Зверями хищными кишит тот край, граница мира,
За те пределы трудно убежать.
Он там лежит, как если бы с небес упало солнце
И продолжало там теперь лежать.
68. Зверями хищными кишит тот край, граница мира,
За те пределы трудно убежать.
Там Сама искалеченный упал: покрытый пылью,
Он продолжает там теперь лежать.
Показывая своё бесстрашие, они произнесли:
70. Пускай глумятся тварей диких полчища ночные,
При встрече с ними не грозит беда;
Зверей мы хищных не боимся: как бы ни старались, Нам
Они не смогут причинить вреда.
Не в силах остановить их, царь взял их за руки и повёл за собой.
Когда они подошли, царь сказал им: «Это ваш сын». Тогда отец прижал его голову к своей груди, а мать прижала к себе его ноги. Так они сидели, оплакивая его.
Здесь Учитель, с целью внести ясность, произнёс следующие гатхи11:
72–85. В пыли они сидели в потрясении великом,
И Саму созерцали распростёртого, как будто
Луна упала с неба или солнце вдруг упало,
И, горько плача, руки поднимали к небесам:
«О Сама, крепко ты уснул, а может, рассердился,
Неужто мы тобой забыты, слова не промолвишь?
А может, на душе твоей тревожно? Отчего же
Ты нам не отвечаешь, но в молчании лежишь?
Кто локоны волос для нас расчешет и уложит,
Грязь уберёт и пыль протрёт потом,
Когда уж нету Самы рядом с нами? Он являлся
Для стариков единственным оплотом.
И кто теперь нам выметет полы, воды наносит,
Кто принесёт коренья и плоды,
Когда одни сидим в беспомощности дряхлой,
Слепые и больные старики?»
После долгих стенаний мать, внимательно поразмыслив над своим горем, ударила себя кулаком в грудь и сказала себе: «Для моего сына это всего лишь досадная неприятность: он упал в обморок под действием яда. Я совершу торжественное провозглашение истины, чтобы вывести из него этот яд» — и она начала обряд Сачча кирии, повторяя следующие гатхи:
86–93. И если есть в том правда, что во времена былые
Наш Сама жил всегда на добродетель опираясь,
То в сей же миг отрава в жилах силу потеряет
И больше этот яд не сможет Саме навредить.
И если прежде говорил всегда он только правду
И о своих родителях заботился всегда
Тогда пусть в жилах яд тот будет побеждён навеки,
Растает, улетучится без всякого вреда.
Пусть всё, чем занимались мы во времена былые,
Пусть сила брахмачарьи, что сумели накопить,
Пусть все заслуги разом одолеют силу яда,
Да не умрёт наш милый сын, да будет Сама жить!
Когда его мать произнесла торжественное утверждение истины, Сама пошевелился. Затем, повторяя те же слова, торжественное утверждение истины произнёс и его отец, и пока он говорил, Сама повернулся и лёг на другой бок. Наконец, Девата произнесла своё торжественное утверждение истины.
102. Так, движимая к Саме состраданием великим,
Девата, скрытая от глаз на Гандхамадане-горе12,
К обряду Истины творения приступила:
103. «На Гандхамадане-горе, в зелёных чащах леса,
Где каждое растение благоухает нежно
Своим неповторимым ароматом и оттенком,
В той местности я коротала жизнь свою одна.
104. Из обитателей земли нет никого, кто мог бы
В глубинах самых сокровенных сердцу быть дороже,
Да будет это так же верно, как и сила яда
Наверняка покинет тело Самы навсегда!»
105. Так, состраданьем движимые, все поочерёдно
Они в торжественной манере Утверждали Правду.
И вот пред взором их предстал всё тот же юный Сама.
Всё так же бодр и, как прежде, он прекрасен был.
Так, выздоровление Великосущностного от смертельной раны, восстановление зрения обоих его родителей, приход рассвета и появление всех четверых в скиту отшельников — все эти чудеса произошли одновременно благодаря сверхъестественной силе Деваты. Отец и мать были безмерно счастливы, обнаружив, что они вновь обрели зрение, а сын вернулся к жизни и восстановил здоровье. Затем Сама произнёс такие гатхи:
106. Я сын ваш, Сама, радуйтесь и на меня смотрите:
Пред вами я стою как есть, здоров и невредим;
И больше никогда не плачьте, слёзы оботрите,
Приветствуйте меня весёлым голосом своим!
107. Мы славим и тебя, о царь, ведь ты повелеваешь
Самой удаче у тебя на службе состоять.
И, будучи царём, вели, чего ни пожелаешь,
Из наших рук ты сможешь с благодарностью принять.
108. Пиялы листья, и мадхури, и плоды тиндука —
Все фрукты сладкие, как мёд, мы гостю предлагаем.
Отведай всё, не знай ни в чём нужды, о Махарадж.
109. А вот холодная вода, владыка милосердный,
Что набрана была в пещерах на холмах окрестных.
Нет ничего, что жажду утолить могло бы лучше,
Чем во́ды горного потока — на здоровье пей!
Созерцая происходящие чудеса, царь воскликнул:
110. Признаться, изумлён я и в смятении великом,
Не знаю, в чью же сторону смотреть из вас троих?
Ещё недавно на земле тебя я видел мёртвым,
И вот, пред нами ты предстал живее всех живых.
Сама думал: «А ведь царь смотрел на меня как на мёртвого, пришло время объяснить, почему я жив», — и сказал:
111–112. Вот некто обладает силы жизненной запасом,
Он полон чувств и мыслей, и рассудок есть при нём,
Но стоит в обморок упасть такому человеку,
Его, ещё живого, все считают мертвецом.
Страстно желая подвести царя к действительному значению всего происходящего, он добавил две гатхи с целью обучить его Дхарме:
113. Тех смертных, что законы Дхармы строго соблюдают,
Спешат помочь родителям, случись им быть в беде, —
Таких благочестивых Боги лично замечают,
Приходят к ним, когда они в болезни и нужде.
114. Тех смертных, что законы Дхармы строго соблюдают,
Заботятся усердно о родителях своих, —
Таких деяния Боги в этом мире восхваляют,
А в мире будущем с небес благословляют их.
Услышав это, царь подумал: «Какое удивительное чудо: даже боги исцеляют того, кто лелеет своих родителей, когда тот впадает в болезнь. До чего же он славен, этот Сама», — и сказал:
115. Сильнее и сильнее я теперь сбиваюсь с толку,
Не знаю, мне куда смотреть, куда теперь идти?
О Сама, я сейчас к тебе о помощи взываю,
Желаю я в тебе прибежище найти.
116. О царь, всего ты прежде долг обязан свой исполнить —
Сыновний долг родителям обязан ты отдать.
Обязанность, которую исполнили при жизни,
Ты в будущем с собою сможешь в небеса забрать14.
117. И долг по отношению к своим жене и детям,
О воин-государь, ты обязуйся выполнять.
Обязанность, которую исполнили при жизни, —
Её плоды — с собою сможешь в небеса забрать.
118–121. И долг пред равными тебе, министрами, прислугой
И не забудь солдат с вооружением различным,
Прибавь туда все волости, уезды и деревни —
Всё царство с мириадами всех подневольных душ.
122–123. Пред брахманом святым исполни долг, перед аскетом,
Лесному зверю, птице в небе долг спеши отдать.
Обязанность, которую исполнили при жизни, —
Её плоды — с собою сможешь в небеса забрать.
124. Итак, ты Дхарму исполняй, о Махарадж, усердно.
Исполненный тобою долг приносит лишь блаженство.
Обязанность, которую исполнили при жизни, —
Её плоды — с собою сможешь в небеса забрать.
125. И Шакра со своею свитой, Брахма и другие
Богами стали потому, что долг свой исполняли.
Не прекращай практиковать ты праведность усердно
И Дхарму кропотливо исполняй любой ценой.
Так, Великосущностный, провозгласив тому десять обязанностей Раджи, дал ему ещё несколько наставлений и обучил его Пяти Обетам (Пали: Панчасила pañca-sīla, Санскр.:Панчашила pañca-śīla). Царь принял учение со склонённой головой и, почтительно удалившись, отправился в Бенарес. Раздав там множество даров и совершив немало других добродетельных поступков, он ушёл вместе со всем своим двором, чтобы пополнить небесное воинство.
Бодхисаттва же вместе со своими родителями, достигнув состояния Абхиньи (сверхзнаний и сверхспособностей), отправился в царство Брахмы.
Преподав очередной урок, учитель молвил:
— О монахи, среди мудрых издавна принято поддерживать своих родителей.
Затем он провозгласил Истину (в результате чего монах достиг Плода Первой Стадии пробуждения (Сотапанны)), и растолковал Джатаку следующим образом:
— В то время царём был Ананда, Девадхитой — Уппалава, Шакрой — Ануруддха, отцом — Кашьяпа, матерью — бхикшуни Бхаддакапилани, Суваннясамой же был я сам.
«Таков плод самопожертвования…» — это рассказал Учитель, пребывая в роще Джеты, по поводу преданного упасаки (мирянина). Этот упасака был верующей и благочестивой душой, лучшим учеником. Однажды на пути в рощу Джеты он вышел к берегу реки Ачиравати. Как раз в то время лодочники вытаскивали свои лодки на берег, чтобы посетить службу. Так как на пристани не осталось ни одной лодки, а разум упасаки...