«Ты следуй только за Нигродхой1…» — это рассказал Учитель, пребывая в роще Джеты, относительно матери тхеры принца Кашьяпы. Она была дочерью одного очень крупного купца в Раджагрихе. Глубоко укоренённой была в ней склонность к доброте, она отвергла самскары2, это было её последним существованием; как лампа внутри сосуда, так и в её сердце горела способность к святости (архатство). С того времени как она стала разумной, она не находила удовольствия в мирской жизни и хотела «выйти из дома»3; поэтому она сказала своим родителям: «Мать, отец, мой ум не радуется пребыванию в доме, в ведущем к блаженству Дхарме (Учении) Будды хочу стать я бхикшуни4, позвольте мне „выйти из дома“!» Те ответили: «Дорогая, что ты говоришь? [Эта] твоя семья очень богата, и ты единственная дочь — тебе нельзя становиться бхикшуни».
Когда она снова и снова просила и всё же не получала разрешения от родителей на вступление в сангху5, она подумала: «Что ж, я войду в семью мужчины, привлеку к этому своего супруга, а потом стану бхикшуни». И когда она достигла возраста, то стала женою, почитающей мужа своего превыше всего, и, добродетельная, наделённая различными достоинствами, она жила в общем доме. Затем, в результате их совместной жизни, в её утробе зародился плод, она же не осознавала, что забеременела.
Однажды в том городе была провозглашена накшатра6, и все жители города отмечали накшатру. Город был украшен и облагорожен подобно городу богов. Но она не надушилась и не украсила своё тело, когда накшатра отмечалась очень празднично, а ходила как обычно. Муж сказал ей: «Драгоценная, весь город занят накшатрой, а ты не заботишься о своём теле». На это она ответила: «Арий, моё тело наполнено тридцатью двумя частями трупа7, чем же мне украсить его? Ибо это моё тело сделано не из божественной материи, не из материи Брахмы, не из золота, не из драгоценных камней, не из сандалового дерева, не из лона белого, жёлтого или голубого лотоса, оно же состоит из трупных частей, произведённых родителями, оно непостоянно и подвержено разрушению, разложению, исчезновению, уничтожению. Оно — преумножение могил, преданно страстям, причина несчастий, предмет скорби, обитель всех болезней, вместилище того, что порождает карму, изнутри гнилое, снаружи постоянно испускающее нечистоты; обиталище для семейств червей, направляющееся в могилу, имеющее смерть своим завершением, — так оно предстаёт всему миру перед глазами. О сын ария, что мне украшать своё тело? Разве его украшение не похоже на яркий внешний узор горшка, наполненного нечистотами?» Когда сын великого купца услышал [эти] её слова, он сказал: «Дорогая, если ты так видишь недостатки [этого] своего тела, почему бы тебе не „выйти из дома“?» Она ответила: «О сын ария, если бы мне было позволено, я бы стала бхикшуни в этот же день». Сын купца сказал: «Хорошо, быть тебе бхикшуни», и он раздал большую милостыню, приготовил огромные почести, привёл её с большой свитой в обитель бхикшуни, и стала она монахиней в обществе бхикшуни, принадлежавшем лагерю Девадатты.
Когда она стала монахиней, она была очень счастлива, потому что её желание исполнилось. Но в её утробе плод достиг зрелости, и монахини, увидев изменения в её органах, утолщение рук, ног и спины и размер её тела, спросили её: «О арья, ты похожа на беременную женщину, что это?» Она ответила: «О арьи, я не знаю, откуда это, я соблюдала заповедь». Монахини же отвели её к Девадатте и спросили Девадатту: «О арий, эта дочь из хорошей семьи с трудом переубедила своего мужа и добилась разрешения вступить в общину. Теперь однако в ней заметен плод чрева, и мы не знаем, зачала ли она его в миру или в монашестве. Что нам теперь делать?» Девадатта, не будучи просветлённым и не обладая терпением, добротой и состраданием, подумал так: «Будут говорить, что монахиня из лагеря Девадатты носит ребёнка в своём чреве, и Девадатта позволяет этому быть, и от этого на меня обрушится порицание. Я должен выгнать её из общества». И, не думая, он ринулся вперёд, словно для того, чтобы бросить каменную пулю, и сказал: «Идите и исключите её из общины!» Выслушав его слова, они встали, почтили его и отправились к ней в обитель.
Девушка же обратилась к бхикшуни: «О арьи, тхера Девадатта не Будда, и я стала бхикшуни не у него, а у Самьяк Самбудды (Полностью Пробуждённого), Первого [Среди Людей] в мире. Не заставляйте прекращать мою жизнь в общине, которой я достигла с таким трудом, возьмите же меня и пойдите со мной к Учителю в рощу Джеты». Они взяли её с собой и прошли 45 йоджан от Раджагрихи [до Шравасти], постепенно они достигли рощи Джеты, приветствовали Учителя и рассказали ему о случившемся. Учитель подумал: «Несмотря на то, что она забеременела в миру, всё равно иноверцы воспользуются случаем и скажут:
«Шраман Гаутама8 принимает у себя бхикшуни, высланную Девадаттой». Поэтому, чтобы избавиться от этих речей, следует решить вопрос посреди собрания, на котором присутствует и царь».
На следующий день он послал за Прасенаджитом9, царём Кошалы, за великим Анатхапиндатой, малым Анатхапиндатой, великой упасикой10 Вишакха и за другими уважаемыми людьми из великих семей; и когда вечером собрались четыре группы11, он сказал тхере Упали: «Иди и реши вопрос с этой молодой бхикшуни посреди четырёхкратного собрания». «Хорошо, Господин», — ответил тхера, вышел в середину собрания и сел на приготовленное место перед царём. Затем он позвал Вишакху и передал дело ей, сказав: «Иди, Вишакха, узнай по правде: «В таком-то и таком-то месяце, в такой-то и такой-то день она стала монахиней» — и выясни [из этого], зачала ли она ребёнка раньше или позже». Упасика дала своё согласие словом «Хорошо», затем она повелела поставить шатёр, посмотрела внутри шатра на расширение рук, ног, пупка и тела молодой бхикшуни и сравнила месяц и день. Тогда она, в соответствии с истиной, поняла, что, зачатие произошло, когда она была ещё в миру; она пошла к тхере и рассказала ему об этом. Тхера же посреди четырёхкратного собрания объявил бхикшуни чистой. Очистившись, она почтила бхикшу и Учителя и вместе с бхикшуни отправилась в свою обитель. Когда её чрево созрело, она родила могущественного сына в соответствии с тем, о чём просила у стоп Падмоттары12.
Однажды царь, проходя неподалеку от дома бхикшуни, услышал голос мальчика и спросил [об этом] своих сопровождающих. Когда его спутники узнали причину этого, они сказали царю: «Господин, эта молодая бхикшуни родила сына, от него исходит этот звук». Тогда царь сказал: «Для бхикшуни, говорю я, забота о мальчике — тяжкое бремя, мы оставим его у себя». И царь отдал мальчика своим танцовщицам и воспитал его с заботой, подобающей принцу. В день наречения ему дали имя Кашьяпа. Поскольку же он был воспитан с княжеской честью, его стали называть принц Кашьяпа. Когда ему исполнилось семь лет, он стал монахом у Учителя, а когда достиг необходимого возраста, принял посвящение. Однако со временем он стал самым точным толкователем Дхармы среди всех толкователей. Тогда Учитель сказал: «Лучшим бхикшу из моих учеников, кто ясно объясняет Дхарму, является этот принц Кашьяпа», и поставил его во главе их. Позднее он стал архатом, в соответствии с Ваммика-сутрой13. Его мать, бхикшуни, также достигла прозрения (випассаны) и обрела высший плод (архатство). Теперь тхера принц Кашьяпа сиял в Учении Будд14 (буддашасане), как полная луна посреди неба.
Однажды после трапезы Татхагата, вернувшись после сбора милостыни, напутствовал бхикшу, а затем удалился в свои благоухающие покои. Бхикшу вняли наставлению, и, проведя часть дня в тех местах, где они обычно останавливались ночью и днём, они собрались в зале для слушания Дхармы в вечернее время и сели, восхваляя достоинства Будды такими словами: «Друг, из-за Девадатты, в результате отсутствия у него просветления и нехватки терпения, доброты и сострадания, тхера принц Кашьяпа и почтенная бхикшуни почти погибли, но Самьяк Самбудда, в результате его справедливости и того, что он исполнен терпения, доброты и сострадания, стал для них обоих причиной [их спасения]». Тут Учитель вошёл в зал для слушания Дхармы с милостью Будды, сел на приготовленное сиденье и спросил: «Для какого разговора, бхикшу, вы сейчас собрались здесь?» Они ответили: «Господин, для перечисления твоих добродетелей» — и рассказали ему всё. Тогда Будда сказал: «Не только сейчас, бхикшу, Татхагата стал причиной и прибежищем для этих двоих, но и в прошлом он был им». Бхикшу попросили Бхагавана рассказать им об этом. И Бхагаван поведал им о событии [сокрытом в прошлом воплощении].
Однажды, когда в Варанаси правил царь Брахмадатта, Бодхисаттва переродился газелью. Когда он вышел из чрева матери, он был золотого цвета, глаза его были подобны шарам из драгоценных камней, рога его были серебряного цвета, рот его был цвета вороха красных одежд, кончики его [рук и] ног были как будто покрыты лаком, хвост его был как у яка15, а тело его было большим, как у молодой лошади. Он поселился в лесу, в окружении пятисот газелей, и его называли царём газелей Нигродхой. Недалеко от него находился другой царь газелей, также окружённый пятью сотнями газелей, по имени Шакха, который также был золотистого цвета.
В то время царь Варанаси любил охотиться на газелей; не было у него ни одной трапезы без мяса. Поэтому, мешая людям в их занятиях, он заставлял всех горожан и деревенских жителей собираться вместе и каждый день ходил на охоту. Народ подумал: «Этот царь мешает нам в наших занятиях. Как насчёт того, чтобы сделать в парке площадку для кормёжки, подвести воду и заманить туда много газелей, а потом закрыть ворота и отдать их царю?» Так они засеяли весь парк травой для корма, провели воду и возвели ворота, затем вместе с горожанами с молотками и другим оружием в руках отправились в лес и стали искать газелей. Думая, что они поймают газелей, если возьмут их в середине, они полностью окружили место, растянув его на одну йоджану, и окружили обитель газели Нигродхи и газели Шакхи, взяв её в середине. Затем, увидев стадо газелей, они ударяли молотками по деревьям, кустам и земле, сгоняя стадо газелей с того места, где они их обнаружили, доставали мечи, копья, луки и другое оружие, издавали громкий крик и таким образом загоняли стадо газелей в парк. После они закрыли ворота, пошли к царю и сказали: «Государь, если вы будете всё время ходить на охоту, то погубите нашу работу. Мы привели из леса газелей и наполнили ими твой парк, отныне вкушайте их плоть». И они оставили царя и удалились. Услышав их слова, царь отправился в свой парк и увидел там двух газелей золотого цвета, которым он даровал неприкосновенность. С тех пор он иногда шёл сам, убивал газель и уносил её; иногда приходил его повар, убивал газель и уносил её. Когда газели видели лук, они убегали в страхе смерти, затем, получив две или три раны, они теряли сознание, становились очень слабыми и умирали. Стадо газелей сообщило об этом Бодхисаттве. Бодхисаттва подозвал к себе Шакху и сказал: «Дорогой, многие газели погибают. Поскольку [мы] вынуждены умирать, с этого момента они больше не должны убивать газелей стрелой, но у нас должна быть регулярная смена у плахи. В один день наступит очередь моего стада, в другой день — твоего; та же газель, чей черёд настанет, склонит голову свою на плаху и пожертвует собой. Таким образом, другие газели не будут ранены». Тот, сказав «Хорошо», дал своё согласие. С этого момента та газель, на которую пал жребий, подходила к плахе, пригибала к ней шею и ложилась. Затем приходил повар и забирал с собой лежавшую там газель.
Однажды жребий выпал на беременную газель из стада Шакхи. Она пошла к Шакхе и сказала: «Господин, я беременна, когда я рожу сына, двое пойдут на жребий, пусть жребий обойдёт меня стороной!». Но он ответил: «Не тебе бросать жребий свой на других. Ты узнаешь, что тебе суждено, поэтому иди». Не найдя от него поддержки, она отправилась к Бодхисаттве и рассказала ему об этом. Услышав её слова, он сказал: «Хорошо, ты иди, я пропущу жребий мимо тебя», а сам пошёл, склонил голову на плаху и лёг. Когда повар заметил его, он подумал: «Царь газелей, которого пощадили, лежит на плахе, в чём причина этого?», и он быстро пошёл к царю и рассказал ему. Царь сразу же сел на свою колесницу и приехал с большой свитой. Увидев Бодхисаттву, он сказал: «Дорогой царь газелей, разве я не даровал тебе неприкосновенность, почему ты лежишь здесь?». Бодхисаттва ответил: «О махараджа, ко мне пришла беременная газель и сказала: «Пусть мой жребий падёт на другого». Но я не могу передать страдания смерти другому; так, я сам отдам за неё свою жизнь, приму смерть вместо неё и поэтому лежу здесь. Не думай иначе, о махараджа». Царь ответил: «Дорогой златоцветный царь газелей, я ещё не видел среди людей такого искреннего терпения, доброты и сострадания, поэтому я доволен тобой. Встань, тебе и ей я дарую неприкосновенность». Тогда Бодхисаттва сказал: «Если двое обрели милость, то что делать остальным, о царь людей?». — «Мы также даруем милость остальным, Господин». — «О махараджа, так только газели в парке получат милость, что же делать всем остальным?». — «Я также дарую и им неприкосновенность, Господин». «О махараджа, так газели будут помилованы, что же делать остальным четвероногим?». — «И им я дарую неприкосновенность, Господин». — «О махараджа, так четвероногие будут помилованы, что же делать стаям птиц?». — «И им я дарую неприкосновенность, Господин». — «О махараджа, так стаи птиц получат милость, что же делать рыбам, живущим в воде?». «И им я дарую неприкосновенность, Господин». Попросив таким образом царя оказать всем существам милость, Махасаттва16 поднялся, наставил царя в пяти заповедях (шикшападе) и сказал ему: «Пребывай в добродетели, о махараджа. Если ты будешь пребывать в добродетели с отцом и матерью, с сыновьями и дочерьми, с брахманами и домохозяевами, с горожанами и деревенскими жителями, [если будешь] пребывать в покое, ты достигнешь блаженства на небесах после [прекращения] этой жизни [твоего тела]». После того как он с состраданием, подобным Будде, объяснил царю это учение, он остался в парке ещё на несколько дней, дал царю наставление, а затем, окружённый свитой своих газелей, удалился в лес.
Самка же газели родила сына, похожего на бутон цветка. Он пошёл играть с газелью Шакха. Но когда мать увидела, что он идёт к Шакхе, она напутствовала его: «Сын мой, впредь не ходи к Шакхе, а ходи только к Нигродхе» — и произнесла такую гатху:
«Ты следуй только за Нигродхой,
А к Шакхе не ходи ты [впредь].
Ведь у Нигродхи умереть
Гораздо лучше, чем у Шакхи жить».
С тех пор газели, которых пощадили, ели зерно людей. Люди подумали: «Этих газелей пощадили» — и поэтому не могли стрелять в них или отпугивать. Тогда они собрались во дворе царя и сообщили ему об этом. Царь сказал: «Будучи довольным царём газелей Нигродхой, я исполнил его желание, я скорее откажусь от своего царства, чем от этого обещания. Идите, никому не позволено убивать животных в моём царстве». Когда царь газелей Нигродха узнал об этом, он велел стаду газелей собраться и дал им запрет: «Отныне вы не должны есть зерно других». Затем он послал весть народу: «Отныне те, кто возделывает зерно, не должны делать ограду для защиты его, но они должны пометить поле и поставить на нём знак из листьев». С тех пор на полях появился знак из листьев, и с тех пор ни одна газель не пересекала знак из листьев — таково было наставление, полученное ими от Бодхисаттвы. После того как Бодхисаттва напутствовал таким образом стадо газелей и прожил остаток своей жизни, он вместе с газелями отправился в место своих заслуг. Царь, который упорно следовал увещеваниям Бодхисаттвы и совершал добрые дела, также достиг места своих заслуг.
Учитель, закончив наставление словами: «Не только сейчас я стал прибежищем для Почтенной и для принца Кашьяпы, но и раньше я был им прибежищем», разъяснив [понятие] Четырёх Арийских Истин17, отождествил перерождения [такими словами]: «Тогда газелью Шакха был Девадатта, её свитой была нынешняя свита Девадатты, самкой газелью была Почтенная, её сыном был принц Кашьяпа, царём — Ананда, а газелью Нигродхой же был я сам».